Был конец мая. Воскресенье. После полудня. Взрослые жители нашего двора толпились в пространстве между прачечной и домом, соображая, начать ли игру в рюхи или домино. Дети решали, не сыграть ли в лапту или в ножички. В то воскресенье велогонок не было. Наташа, отворив ставни окна, смотрела во двор. У русских девушек была в те времена славная привычка стоять около открытого окна и смотреть. Телевизоров тогда не было. Мир двора открывался во всем его многосложном движении. Наташа любила стоять у окна часами. Она смотрела, как мы играем в рюхи или в лапту. А летом, когда жильцы нашего дома выносили патефон и танцевали, она смотрела на танцы. Наташа никогда не танцевала во дворе. Может быть, ей запрещала танцевать мать — черкешенка, которая вечно работала в каком — то ларьке «Пиво — воды», и ее никогда не было дома. Или Наташа инстинктивно знала цену своей красоте? Так или иначе Наташа никогда не смешивалась с другими. Была, как картина в раме окна. Да еще две герани, которые стояли по углам окна и полыхали красными цветами. Как щеки Наташи. Иногда она позволяла мне разговаривать с ней. Например, о книгах. Ее утомляло чтение, но она любила, когда я пересказывал ей прочитанное мною. Особенно романы о любви. Я читал запоем все, что удавалось раздобыть в разных библиотеках: школьной, районной — или найти дома у приятелей. По странному совпадению, я пересказывал Наташе в то время «Даму с камелиями» Дюма — сына.
— Даня, а ты бы женился на мне, будь я больна чахоткой, как Виолетта? — спросила меня Наташа.
Я не знал, что ответить. Жениться мне определенно не хотелось. Именно моя влюбленность исключала такое скучное и приносящее людям множество неприятностей состояние, каким мне представлялся в те времена брак. Да, иногда и теперь. Даже самые слова, которые сопровождали всю эту процедуру (ЗАГС, регистрация, брак, алименты), никакого отношения не имели к рыцарской, романтической влюбленности, обожанием Прекрасной Дамы, соперничеством, дуэлями…
— Нет, Наташа, зачем нам это?! Лучше я буду твоим рыцарем, а ты моей Прекрасной Дамой. Помнишь, я пересказывал тебе…
— Да, но если ты, Даня, не женишься на мне, моя мать не разрешит мне жить у вас в квартире. Мне так надоела моя комнатуха на первом этаже. Да и мать с ее вечными запретами до смерти надоела.
Я не знал, что сказать, потому что живо представил себе насмешливое выражение лица моей мамы, иронические лучики в ее голубых глазах, в ответ на мой пересказ разговора с Наташей. Да и сам я понимал, несмотря на то, что был уже бармицва, то есть совершеннолетний мужчина по еврейскому закону, жениться мне рановато даже на такой красавице, как Наташа. Надо сначала закончить школу, а потом институт. Какой институт, я еще окончательно не решил. Иногда я подумывал о военно — морском училище. Я ничего не ответил, потому что не хотел врать, и стоял молча, не желая ее обидеть и разрушить нашу дружбу. Наташа сильно рассердилась на меня. Еще бы! Она, хотя и в шутку, но все — таки сделала мне предложение жениться, а я волынил с ответом и разрушал игру. Ведь от меня ничего не требовалось, кроме игры в воображаемую женитьбу.
