— Данилюк, возьмите скрипку и несколько раз проиграйте Дарке эту песню, чтобы можно было наконец начать репетицию.
Дарку бросает в жар, словно ее внезапно обдало паром из столитрового котла.
«Теперь, хоть бы теперь признаться…» — подхлестывает она остатками воли свою решимость, но не может сдвинуться с Места.
Данко (он тоже верит, что она может петь, даже на сцене) подходит к ней со скрипкой.
«Какое недоразумение… какое страшное недоразумение…» Дарке хочется бить себя кулаками по голове.
Данко настраивает скрипку.
— Прошу, — и, словно в насмешку, подает ей тон, как будто это может спасти ее или одарить слухом. — Прошу, панна Дарка, — и он проводит смычком по скрипке, точно пилой по сердцу Дарки. — Прошу! — напоминает он в третий раз, уже начиная злиться, и отбивает такт ногой.
Дарка уже не может не только петь, но и говорить. Лишь теплые капельки пота, которые попеременно скатываются то с одного виска, то с другого, напоминают ей, что она еще жива. Тогда Ляля (кто бы мог подумать, что даже лицемеры иногда могут помочь в беде!) посоветовала:
— Данко, пригласи Дарку в другую комнату… Там сыграй ей, потому что в этой кутерьме ничего нельзя разобрать…
Дарка идет за Данком, как за ангелом-спасителем. Ему одному можно признаться в своем позоре.
— Я вам раньше пропою без скрипки. Хорошо?
— Не надо, — только и может произнести Дарка.
— Почему не надо? Вам потом будет легче петь под скрипку… — говорит он таким голосом, чтобы Дарка поняла, что он хочет сделать что-то для нее, специально для нее. — Хорошо? — спрашивает он уже в который раз и кладет свою руку ей на плечо. — Хорошо, Дарка?
Это уж чересчур. Глаза не выдерживают, веки опускаются, и две слезинки скатываются по щекам. Данко смущен:
— Что случилось? Я вас чем-то обидел? Пожалуйста, ну, пожалуйста, скажите…
Просьба звучит так искренне, что Дарка уже без страха раскрывает ему всю печальную правду:
— У меня нет слуха… Я никогда не пою… Чего вы хотите от меня?
Едва закончив фразу, она тотчас же пожалела о своей откровенности. От ее признания у Данка мгновенно погас свет в глазах. Лицо его, за минуту перед тем излучавшее волны тепла, которые согревали сердце, вдруг стало холодным, будто пронеслась струя морозного воздуха.
— У вас нет слуха? — спросил он немного погодя, хотя уже знал, что так оно и есть. — Нет слуха… — ответил он сам себе. Потом добавил: — Этого я от вас никак не ожидал. Это так не похоже на вас. Мне всегда казалось, что вы должны понимать музыку…
