– Правда, совершенная правда! – Митя возмущенно стукнул кулаком о ладонь. – Это же нелепость, люди так ждали прихода белой армии, как встречали! И что же? При большевиках и то спекулянты боялись бесчинствовать, а нынче просто вакханалия какая-то, весь город ими заполнен! Дядя, ты ведь вхож в штаб генерала Май-Маевского. Может, генерал не знает о том, что в городе творится?
Викентий Павлович печально улыбался, слушая племянника. Он прекрасно знал, что город отдан на откуп мародерам. Не специально, конечно, такой цели никто не ставил. Вот только жизнь в тылу затянула офицерство, как болото. Фронт, бои, смерть, лишения, отчаянная храбрость, сжигающая душу ненависть к противнику… И вдруг – прекрасный город, толпы ликующих, встречающих освободителей людей. Да, Митя недаром вспомнил, как входили парадным маршем по Екатеринославской Добровольческие дивизии, как осыпали их цветами с балконов, как распахнуты были для офицеров-храбрецов двери домов, кафе и ресторанов. У всех кружились головы… Продолжают кружиться и нынче. Теперь уже не только от радости и возбуждения, но, увы, все больше от винных паров. Поначалу казалось: разве не достойны боевые офицеры отдыха, праздника хотя бы ненадолго? Но праздник затягивался, превращаясь в кутежи и чуть ли не оргии. Для этого нужны деньги, где они добываются? Уж не на реквизированных ли складах, через сбыт товаров спекулянтам? Дельцы всех мастей, от мелких рыбешек до зубастых акул, всегда появляются в подобном болоте, всегда знают и чуют, где можно вынырнуть. Но полиция – или, как сейчас говорят, «стража» – может с этим бороться, если власть заинтересована в порядке. После того как генерал Май-Маевский назначил его, по сути, главным стражем порядка, Викентий Павлович несколько раз обращался к нему лично и письменно, всегда получал вежливые обещания помощи и непременные приглашения на очередной банкет. Этим все ограничивалось. И очень скоро он понял: эту власть по-настоящему интересуют только военные сводки. Тем самым, был убежден Петрусенко, добровольцы признают, пусть даже сами того не сознавая, что они – власть временная.
– Все дело в том, Митя, – ответил он племяннику, – что генерал и не хочет ни о чем подобном знать. С одной стороны, фронт ведь рядом, сам знаешь: бои под Гайвороном, километров сорок отсюда. И это – постоянная его тревога. При том, что совершенно необъяснимое ощущение Харькова как глубокого тыла разъедает умы и души офицерства. Да ты и сам видишь, что делается… Хорошо, дорогой, что мы с тобой люди трезвые и выдержанные.
