В доме наводили порядок после праздника. Викентий Павлович вышел в сад. Собственно, это был огороженный уголок заднего двора их особняка, где росли несколько деревьев и кусты. С веранды к нему вели пять ступеней, шла кольцевая, засыпанная гравием дорожка, две скамьи стояли под двумя фонарями. Жасмин уже отцвел, но цвела липа, и аромат накатывал волнами. Викентий Павлович не стал даже доставать трубку, просто сел под светящим фонарем. Это был уже не газовый, а электрический фонарь, не так давно такие появились на улицах центра города. Вечер стоял очень теплый, тихий. Хотя было еще не поздно и рядом, на параллельных улицах Сумской и Пушкинской, прогуливались большие компании горожан, офицеров, сюда, на Епархиальную, шум не доносился.
На веранде появилась фигура Мити – в одной легкой рубашке, с перевязанным плечом. Хорошо, подумал Викентий Павлович, что пуля прошла по касательной, лишь слегка задела руку чуть ниже правого плеча. Рана уже почти зажила. Сегодня Митя даже принял участие в одной из сценок-шарад, как раз нужно было изображать раненого…
Племянник махнул ему рукой и сбежал по ступенькам.
– Слышал, ты назавтра приглашен к генералу Май-Маевскому? – спросил, усаживаясь рядом.
– Да, приходил от него порученец. Так что завтра пойду в Дворянское собрание.
Митя кивнул, он знал, что штаб-квартира командующего Добровольческой армией, который стал теперь и главноначальствующим в Харьковской области, располагается в доме Дворянского собрания.
– Думаешь, будут восстанавливать управление полиции?
– Управлять городом без этого не получится, – пожал плечами Викентий Павлович. – Я уже слышал, что началось восстановление губернских и земских управ. А значит, и городская дума должна заработать. При ней – управление полиции.
– Неужели все вернется? Все будет как прежде?
Викентий Павлович приобнял племянника, осторожно, чтоб не задеть больного плеча.
– Ты сам веришь в это? Я, Митенька, хотел бы верить, но увы… Однако работать буду изо всех сил.
Митя помолчал, потом сказал жестко:
– Как бы я хотел, чтоб все вернулось! Но после смерти государя… Нет, это невозможно.
Он не мог простить большевикам расстрела царя и царской семьи. Викентий Павлович знал, что с этим гнетущим чувством связаны все поступки Дмитрия последнего года. Когда в декабре, в самом конце восемнадцатого года, большевики так легко выбили петлюровцев из города, Дмитрий сразу заявил:
– Я работать в их милицию теперь не пойду!
