Марат толкнул дверь. Старушка полулежала на задвинутой в угол кровати. Глаза ее были закрыты. Одна рука покоилась на груди. Вторая свисала с кровати, как плеть. На обтянутом дряблой кожей, изможденном, как у узницы концлагеря лице застыла гримаса недовольства.
Вербицкий на цыпочках двинулся к кровати. Сам не знал для чего: то ли пощупать пульс, то ли уловить признаки дыхания.
Эта комнатушка была значительно меньше зала. Все здесь дышало болезнью и старостью, а среди цветов безраздельно владычествовал желтый. Если бы Ван Гог не умер давным-давно, Марат решил бы, что именно старого импрессиониста нанимали расписывать этот покой. Пожелтевшие обои. Уродливые желтые цветы на занавесках. Пятна, возможно мочи, на подушке и простыне. Даже пряди в седых волосах старушки отливали желтизной. Для полного счастья не хватало только знаменитых «Подсолнухов» на стене. Правда, у Ван Гога желтый цвет обозначал солнце и доброту, а здесь – полную безысходность.
Бабка открыла глаза. Вербицкого уже был подготовлен к тому, что в них будет излишек желтого. Догадка пришлась точно в яблочко. Глазное. Зрачки бабули окружал желтый ореол, а на радужке красовались пятна всех оттенков гепатита.
– Ты кто? – прошамкала старушка, почти не двигая губами. – Зачем пришел?
– Человек. Проведать вас пришел.
– Давненько меня не проведывали, мил дружок. Тебя, я слышала, Маратом, зовут.
– Слух у вас отличный.
– И нюх тоже. Когда начинаются проблемы с органами осязания, слух и обоняние обостряются.
– Вы – врач.
– Коровий врач, мальчик. Была ветеринаром в лучшие времена. Не стой. Вид у тебя усталый. Меня зовут Мария Ильинична. Как сестру Ленина. Тоже стала революционеркой под старость. Бояться ведь нечего – сам видишь, что одной ногой уже на том свете.
Вербицкий присел на табурет. Взглянул на прикроватную тумбочку. По законам жанра на ней должны были стоять пузырьки с лекарствами. Больным старушкам напряжно поправлять здоровье, бегая по стадиону. Им не обойтись без валокординов, нитроглицеринов, анальгинов и прочих «инов». Мать Дуси обходилась. Предпочитала всем лекарствам водолечение. На тумбочке стоял только пластиковый стаканчик с водой.
– Ты не смотри, что я с дочкой так… Дуся у меня хорошая. Другие своих стариков в приюты сдают, а она сама за мной ухаживает.
– Приюты? Дома престарелых, да?
– Дома. Скажешь тоже. Одна бабка из такого дома сбежала. Неведомо как до своей хаты добралась. Через полчаса за ней черные приехали, но кое-что рассказать она мне успела. В приюты стариков наших забирают, чтобы поскорее от них избавиться. Страшные вещи там творятся. Освенцим отдыхает…
