К ним присоединились несколько жалких существ, оставшихся в живых, — ничтожная горсточка, с трудом передвигавшаяся по глубокой грязи! Где найти руки, чтобы привести все в порядок и обстроиться заново? Как переходить с места на место? Каким способом перебираться через эти полужидкие пространства? Каким образом, в этом огромном и пустом мире, покрытом развалинами, на лоне полной нищеты и одиночества, — строить новую жизнь?..
— Что нас ожидает? — прошептал Губерт. — Стоит ли радоваться?
Раздались протесты. Ил затвердеет. Люди объединятся. В сохранившихся домах уцелеют остатки цивилизации.
— Хоть бы немного прежнего комфорта! Деревянные кровати, матрацы!.. — вздохнул Губерт.
— Возможно, что книги в библиотеках не очень пострадали, — мечтал де Мирамар.
— У мисс Мод будет столько зонтиков, сколько она захочет, а я заберу все игрушки! — кричал маленький Поль.
Жених и невеста мечтали о домике, который они выберут среди развалин, чтоб основать в нем свое счастье…
Над зубчатой поверхностью Сальэрской Башни поднялась луна. Снежные купола озарилась мягким блеском, и долина Сюзанф со своими уступами и полированными плитами залилась лунным светом. Она расстилалась подобно широкой дороге, выложенной мрамором, и, поднимаясь к бледному небу, терялась в нависшем своде. Когда засыпала животная жизнь и кругом воцарялось человеческое молчание, долина переполнялась чем-то большим, чем обыкновенное спокойствие ночного безмолвия, и по зеленым склонам ее разливалась какая-то неизъяснимая нежность, которой люди, занятые праздными мечтаниями, не улавливали…
На другой день Макс объявил, что вода вернулась к тому уровню, на котором она стояла накануне. Он не мог ошибиться. Куском угля они провели с Игнацом черную черту на скале. Вечером вода опустилась, чтобы снова подняться на следующий день.
Дни шли за днями. Переходя от страха к надежде и стараясь заглушать гнетущие мысли, беглецы по мере своих сил помогали Франсуа, Гансу и крестьянкам, принявшимся складывать из дикого камня вторую хижину.
— Вода будет убывать очень медленно, — говорил де Мирамар, царапая о камни свои неловкие руки.
— Зима здесь начинается рано, — добавила Инносанта. Зима? Но они же не будут зимовать в Сюзанфе?
И каждый раз, когда на фоне золотого неба обрисовывались приближавшиеся фигуры Макса и Игнаца, склоненные под тяжестью их ноши, они бросались к ним навстречу с неизменным возгласом, в котором сосредоточивалась вся надежда, поддерживавшая их среди напряженного утомления и тоски:
