Под конец разговора Сталин предложил изменить финал и заметил: «Вам нужно поездить по Советскому Союзу, всё пересмотреть, осмыслить, сделать обо всём свои собственные выводы…»
Авторы фильма «Старое и новое» ездили по путёвке Сталина по стране два месяца, и Александров признавался, что, когда он через несколько месяцев делал в Берлине, Париже и Лондоне доклады о пятилетнем плане Советского Союза, он «реально представлял себе грандиозные результаты, проглядывавшие уже в контурах строительства нашей страны»…
Во время просмотра окончательного варианта ленты, кто-то бросил реплику, что образы её недостаточно характерны… И Сталин на это возразил, что художник намечает типы и их образы не только простым перенесением их в своё произведение, но главным образом путём создания.
«Мог же Гоголь, – заметил Сталин, – создавать ставшие ныне классическими образы и типы – бровь, нос, походка, привычки одного, поступок или характерные внешние черты другого – и путём смешения этих черт, путём комбинации наиболее типических создавать свои ныне ставшие уже классическими образы»…
В таком замечании Сталина видно не только хорошее знание истории литературы, но и тонкое понимание природы и методологии художественного творчества.
Впрочем, эти сталинские качества крупные мастера культуры отмечали не раз… Он умел не только понять суть произведения, но и дать точный творческий совет.
И это всегда был совет, а не приказ, хотя случалось и так, что тот, кто к нему не прислушивался, получал трёпку. Но и она не была барственным капризом – Сталин был жёсток (но не жесток!) с деятелями искусства тогда, когда они изображали жизнь политически неверно – что, надо сказать, влекло за собой, как правило, и творческие просчёты.
В этом смысле характерен случай кинорежиссёра Александра Довженко и его фильма «Щорс». Лента украинского кинематографиста стала классической и того заслуживала. Но мало кто знает, что саму идею фильма об «украинском Чапаеве» подсказал Довженко Сталин.
Впервые Довженко встретился со Сталиным 14 апреля 1934 года в его кремлёвском кабинете. 5 ноября 1936 года в «Известиях» он вспоминал об этом так:
«Меня побудила обратиться непосредственно к товарищу Сталину сумма обстоятельств, сложившихся перед постановкой фильма «Аэроград». Мне было очень трудно. И я подумал: один раз в трудную минуту моей жизни художника я уже обращался письменно к товарищу Сталину, и он спас мне творческую жизнь и обеспечил дальнейшее творчество; несомненно, он поможет мне и теперь. И я не ошибся. Товарищ Сталин принял меня ровно через двадцать два часа после того, как письмо было опущено в почтовый ящик.
