— Это и было буквально вчера, — откликнулся старик Время, размякая от воспоминаний о минувшем. — Помню как сейчас.
— Да, — продолжал я, — вот это было Рождество. Верните мне те дни, полные доброго веселья, со старыми дилижансами, островерхими крышами маленьких гостиниц, горячим глинтвейном, святочными играми и нарядной елкой, — тогда я снова поверю в Рождество и даже, пожалуй, в самого Санта-Клауса.
— Поверите? — негромко переспросил старик Время. — Так за чем же дело стало? Он как раз стоит у вас под окном.
— Под окном? — изумился я. — Почему же он не зайдет?
— Боится. Напуган и не осмеливается войти без приглашения. Можно мне его позвать?
Я дал согласие, и старик Время, подойдя к окну, махнул рукой кому-то в темноте. Потом на лестнице послышались шаги, неуклюжие и робкие. И вот в дверях возник силуэт — Санта-Клаус собственной персоной. Он смущенно топтался на месте с нерешительным видом.
Как же он изменился!
Его образ с детства был у меня перед глазами, как и образ старика Время. Все его знают — или знавали когда-то: веселый пузан с толстым шарфом на шее и мешком подарков за спиной, с веселыми искорками в глазах и румянцем, который дарят лишь снегопады и проказливый северный ветер. А ведь было же время, не такое уж давнее, когда от одного звяканья колокольчика на его санях теплело на сердце и веселее бежала кровь по жилам.
А теперь он стал совсем другим.
Весь мокрый и в грязи, как будто за три прошедших года ни в одном доме он не смог найти приюта. Старый красный свитер висит лохмотьями, шарф размотался и протерся до дыр.
Мешок с подарками отсырел и зияет прорехами, сквозь которые просматриваются расползшиеся картонные коробки. Судя по их виду, некоторые он так и таскал с собой все три года.
Но больше всего меня поразила перемена в его лице. Исчезли бодрая уверенность и задор. Пропала улыбка, сиявшая в ответ на радостные взгляды бесчисленных детей, водивших хороводы вокруг несметного числа рождественских елок. Теперь он смотрел робко и настороженно, будто извиняясь, как скиталец, который долго и безуспешно ищет приюта — такой отпечаток накладывает наш жестокий мир на лица изгоев.
Санта-Клаус мялся в нерешительности у меня на пороге, неловко теребя в руках свой потрепанный колпак.
— Позволите войти? — Он умоляюще поглядел на старика Время.
— Заходи, — разрешил Время и повернулся ко мне. — Темно тут у вас. Зажгите свет. Он привык к морю ярких огней. А его уже три года заставляют дрожать в темноте.
