Я чуть было не поперхнулся.
— Ржать намылился? Отставить. Фамилия у парня такая, ничего смешного, — мрачно объяснил Селиверстов.
Сержант Рыбка хмуро зыркнул на меня, но ничего не сказал и протянул Олегу связку ключей с пластиковым зайцем, болтающимся на кольце. Брелок был трогательный, домашний, из тех, которые не снимают с ключей годами — слишком много он значит для владельца. Хозяйская связка.
— Гражданка Соколова все еще в больнице, выпишется не раньше четверга, — пояснил сержант Рыбка. — Какие-то осложнения после операции, я не вникал.
— Лишь бы отделаться, — покачал головой Селиверстов. — Вот отправлю тебя за копией медкарты и консультацией лечащего врача, будешь знать!
— Так ведь она потерпевшая, а не подозреваемая, — удивился Рыбка. — Мне разве велели инициативу проявить? Что сказали, то и делаю.
Формулировка неприятно резанула мне слух, и сперва я даже не понял почему.
То же самое говорил подловивший меня вампир о «нимфе», которого он притащил с собой для внушительности. Плохо дело. Еще немного, и я начну на каждое дурацкое совпадение стойку делать. Надолго меня в таком режиме не хватит. Проверено.
«Смотреть нечего» — так это назвал сержант. Молодец. Хороший человек. С юмором. Тот, кто здесь прибирался, несомненно, сделал все, что мог. Но мог он, мягко говоря, немного. Свежая кровь, когда ее много, впитывается в дерево и бумагу быстро. Некоторые следы потом не ототрешь ничем — их можно уничтожить только вместе с обоями и паркетом. Есть и такие, которые не удаляются вовсе, но их трудно обнаружить, если ты — нормальный человек. «Глухарь». Я очень надеялся, что никто вроде меня, с зашкаливающей восприимчивостью, в этом подъезде не живет.
Потому что тут было отчего занервничать.
Все здесь сияло. Темно-красный болезненный свет сочился из-под обоев в желтый цветочек, как кровь из-под сорванных ногтей. Шестнадцатиметровая комната пропахла болью и ужасом. Гигантская мясорубка? Не совсем так. Те пятеро, что навсегда остались в этой недавно отремонтированной квартире, умирали медленно. Так, чтобы успеть в полной мере прочувствовать вкус своей смерти.
Повсюду темнели уродливые коричневые пятна, следы брызг и потеков. Ими были покрыты стены, пол, белый раскладной диван без чехла и корешки книг в полках, поставленных друг на друга. В углу валялся сломанный стул.
Я сглотнул, задержал дыхание и уставился в темное окно.
На подоконнике стояла маленькая белая чашка. Рядом с ней на бумажной салфетке лежало два кусочка сахара. Кто-то собирался пить чай.
