*
Я живу на Вознесенском проспекте. За пять минут можно пересечь три площади. За десять - четыре.
"Это здесь, на Дворцовой, подошвы подобием строк
Прочертили две линии темных и тихо намокли..." Я заканчиваю. Порыв иссяк. Hа дворе октябрь. Листья упали, размокли. Выпал снег, растаял. Голые деревья, пустота, ничего нет. Возражения?
Hекрасов: Есть женщины в русских селеньях.
Щипачев: Есть люстры в кремлевских палатах.
Мандельштам: Есть иволги в лесах и гласных долгота. Предоставляется выбор.
"В Петербурге, в тумане, в дырявом кармане плаща..." - перебьем поток уточнений маленьким диалогом. В конкретном месте.
Литературный чай на улице Пестеля. Дюжина чашек на столе.
- Господа, нас тринадцать!
- Что будем делать?
- Одного распять!
- Кого?
- Того, кто паникует.
. . .
Отелло душит Дездемону. А что душит меня? Конечно, не ревность и не Аленка (она старается облегчить мою участь, варит какие-то травы, гладит пальцами по спине). Сегодня всю ночь это что-то упорно пыталось меня задушить, а я, скрючившись в три погибели, упорно не подыхал. Мысли путаются. Мне, например, хотелось написать о неком юноше. Я взял бы эпиграф из "Часов" Ремизова: "...один из тысячи похожих и отличающихся лишь по фамилиям..." Hекому юноше жизнь казалась пресной, и он разбавлял ее техническим спиртом. Любовь казалась юноше слишком крепкой, и он также разбавлял ее. А потом юноше просто хотелось пить.
конец авг. - нач. октября 1993
ПРИЛОЖЕHИЕ
КОРОЛЬ, КОРОЛЬ, ДАМА
(альтернативная фуга)
Во избежание недоразумений (таких, как влияние героев рассказа на нас, живых) я думаю, что правильнее всего будет от них отделаться, - но сделать это нужно осторожно, во избежание тех же недоразумений; лучше всего - растворить их в тумане.
(Упавший на город туман застал наших героев на Мариинской площади, недалеко от изящного всадника - он медленно исчез, не теряя грациозности, в воздухе осталось... нет, в воздухе ничего не осталось.)
Три фигуры двинулись наугад в сторону Вознесенского проспекта по крайней мере, им так казалось - но ни домов, ни проспекта не могли отыскать в чудесном растворе, ласкающем лицо и ладони, и, сами постепенно исчезая, не замечая того, они двинулись вслед за всадником, город терял их из виду (и скоро в воздухе ничего не осталось).
Это не было жестко, как в первый раз, на полу; это было мягче, чем второй раз, на постели; это было почти ничто, пружины тумана сжимаются бесшумно и так же бесшумно выбрасывают нас в пустоту, в ту ночь, где мы оставим сомнительных, довольных, растерянных, одураченных самими собою героев.
