Заметки по поводу, или Подонок, сын подонка | страница 18
*
Старуха пряла свою пряжу.
А старик - с в о ю пряжу. (при этом он думал: "Чтоб тебе, мойра одноглазая!")
*
Мы были знакомы уже пять лет, но предыдущий год прожили отдельно. Кровать скрипела - офонареть! - но нас ничто не останавливало (за тонкой перегородкой слышен любой чох и вздох, представьте же такое трехголосье: этот дебил ездит на тромбоне, его жена - на пианино ("полоскание белья"), а их несчастный ребенок орет во всю свою несчастную глотку. Кроме того, сосед оглушительно сморкается и пукает - в паузах).
Итак, общежитие консерватории.
"Ты спишь, и нас еще не охвативший трепет
Вздыхает по углам. Глаза, как угли - не мигнут и не обманут,
Hе тронут складок старых занавесок. Спи.
Пять долгих лет, веков, минут блаженства
От вечности сокрой.
Hа перекрестке четырех дорог
Качает ветер керосиновую лампу
(И ты во сне ее гасила
Hеслышным дуновеньем теплых губ)..." С утра ты уходила в мрачное здание консерватории (во-первых, имени Луначарского, во-вторых, Белорусская государственная - БГК - неприятно переворачивающаяся аббревиатура напоминала недавние петрозаводские таскания), а я ждал тебя в соседнем кафе, пил кофе за 7 коп. без сахара и смотрел на улицу сквозь прозрачные, сиренево-вишневые занавески, похожие на сети, тыкался в их ячейки, которые "укроют возникающих наутро меня - и мой кофейный сумрак:
С утра он будет тих и неподвижен,
Дремуч и перекрестку неподвластен,
Пока тобой перебираемые ноты
Hа ниточку до точки не нанижутся
Тогда
Я вынесу из сумрака на волю
И подарю тебе - обычные подарки
Семь или восемь темно-сочных строк,
Еще не потерявших запах кофе." Мы жили на девятом этаже. (этажом ниже жил виолончлен; девчата с твоего факультета называли себя "мужиковедами" - они неплохо с этим справлялись, и "девчатами" мы их называем условно)
*
"Философский камень", - говорит жизнерадостный мужичок, в котором я не сразу узнаю отца Василия, - "люди много лет искали, а я нашел", - и показывает свой обломок (подходящая концу путешествия скромная шутка). Hа нем клетчатая рубаха и джинсы. К последней трапезе он снова выходит в форме и рассказывает, как много лет назад на Валаам приплыли два монаха - это было еще до крещения Руси! - и, спалив поганое языческое капище (тавтология типа: "народно-демократическая-республика"), соорудили правильный храм. Храм н а ш е м у (поднятый палец) Господу. По радио - гимн Валаама (сто куплетов про Иисуса, сто припевов про чудо-остров). Плывем уже по Hеве. Путешествие понравилось. (как Брежнев о картине Врубеля: "Хорошо... и недорого...")