[271] Дож знал, что в 1200 году Эмико принял крест в основном для того, чтобы использовать его для прикрытия во время гражданской войны с братом Андреем, и в самом деле не имел особых намерений когда-либо отправиться в Святую Землю. Оглядываясь назад, можно принять такую точку зрения — но нельзя сказать, что она нашла какое-либо понимание в Риме.
Гунтер из Пайри отмечает, что аббат Мартин присоединился к посланцам как неофициальный представитель немецких крестоносцев. Гунтер оставил описание мыслей аббата относительно этого времени. Отчасти оно кажется попыткой доказать непричастность Мартина к событиям в Заре, но вместе с тем представляет глубокую озабоченность аббата направлением, которое принял крестовый поход:
«Когда Мартин понял, что не только дело Креста погрязло в отсрочках, но вся армия принуждена пролить христианскую кровь, он не мог решить, куда обернуться и что нужно сделать. Он был поражен ужасом и, имея множество различных вариантов выбора, которые его не устраивали, склонился к тому, который в сложившейся ситуации казался лучшим».[272]
Ощущение загнанного в угол человека, который не может следовать своей воле, преследовало аббата. Девятнадцатью месяцами раньше он пылал религиозным огнем, увещевая жителей Базеля помочь в освобождении Святой Земли. Эта утрата смысла бытия у человека, воодушевившего сотни других принять крест, показывает, как жестокая реальность Четвертого крестового похода вступила в противоречие с возвышенными идеалами, с которых начиналась экспедиция. Мартин был в таком смятении, что попытался отойти от крестового похода. Он направился к кардиналу Пьетро Капуано и попросил его освободить от клятвы и позволить вернуться в свою обитель. Кардинал упрекнул его в слабости и запретил возвращаться домой до завершения паломничества.
Некоторые крестоносцы уже уезжали из Венеции в Рим, чтобы получить аналогичное освобождение от обета. Иннокентий против своей воли обещал освободить их при условии, что клятва лишь будет отложена на несколько лет. Большая часть из этих воинов была небогата, и их отсутствие не могло оказать особого воздействия на экспедицию. Однако Гунтер из Пайри замечал, что «это отступничество… остужало рьяный пыл» тех, кто еще собирался присоединиться к походу, и влияло на дух оставшихся.[273]
Разрешить покинуть экспедицию столь заметному человеку, как аббат Мартин, было нельзя. Пытаясь теснее связать его с крестовым походом, Капуано утвердил его в роли духовного наставника немецких крестоносцев и благословил аббата оставаться среди солдат, постоянно удерживая их от пролития христианской крови. Мартин был опечален этим отказом — но, как замечает Гунтер, заставил себя следовать обету и выполнять новое поручение:
