Что же будет потом, после воцарения монархов? Нетрудно догадаться: об этом говорят как факты истории, так и теоретические соображения. Все знают, что случилось в конце концов с Римской империей. Она исчезла с лица земли, как исчезает под водой полоса прибрежной суши во время наводнения, а наводнением было нашествие варварских племен. Такова фактическая последовательность событий. Теоретически же, чего можно было ожидать после установления монархии, наиболее зрелого, по мнению Вико, продукта «развитого человеческого разума»? Раз это высшая форма государственности, то вслед за ней может последовать только одно — разрушение общества. Вслед за подъемом на вершину начинается скольжение вниз, и притом до самого предела, куда увлекают разнузданные страсти быстро теряющих навыки культуры людей. Падение возвращает к началу, а вначале были не люди, а, по выражению нашего автора, «тупые, неразумные и ужасные животные». Но и это возвращение не буквально, ибо «первые люди» были тупыми в силу неразвитости своего интеллекта, а «последние» обезумели от себялюбия и «рассудочной злости», заставивших их пренебречь обычаями и законами человеческого общежития в погоне за удовлетворением своих личных интересов. Болезнь маниакального самоудовлетворения разъедает социальный организм сверху донизу и делает его легкой добычей завоевателя. Гибнут сокровища цивилизации и культуры, разрушаются города, зарастают поля и пути сообщения, резко сокращается и распыляется население. Люди дичают и в страхе за свою жизнь забиваются в норы, опасаясь себе подобных больше, чем диких зверей. Темная ночь прозябания длится веками, не оставляя никаких следов для будущих историков, пока наконец не забрезжит свет и новые алтари не соберут вокруг себя группы людей, сплоченных уздой «закона» — обязательных норм поведения и «запретительных ограничений».
Так начинаются времена «второго варварства» — того, что обычно и совершенно неопределенно в домарксистской исторической литературе называли «средневековьем». Виднейшие идеологи просветителей XVIII в. с пренебрежением относились к этому периоду европейской истории, считая, что от этого времени остались только поповские басни, из которых нельзя извлечь ничего достоверного. Между тем как раз тогда, когда Вольтер выносил этот свой вердикт, уже начиналось серьезное изучение феодального прошлого Европы, и Монтескье уже выдвинул чрезвычайно глубокий для своего времени взгляд на природу феодов, справедливо усматривая в них центральный феномен существовавшего тогда социального порядка. К тем немногим, кто стоял у колыбели научного изучения феодализма, принадлежал и Вико. Он вознамерился раскрыть его природу, исходя из предпосылки, что «второе варварство», или «возвратившееся варварство», должно быть подобно божественно-героическому периоду античности, богато отразившемуся в народной мифологии и эпосе.
