(ПРН, с. 515, и СВРЯ, ст.
Вдвое) и эпитет дерева, дурака и мужского члена
стоеросовый «здоровенный», выражения
высокая/ превосходная степень, идти в гору, сойти /свести на нет. Лестница с ее ступенями (Бытие, 28.12 сл. — лестница Иакова),
четки (:
считать-читать-почитать) и
лéстовка «кожаные четки староверов» (:
лестница), их молитвенное перевирание как духовный подъем, «подъем» у А. Мейера (
Религия и культура и
Заметки о смысле мистерии, здесь же о ритме, — МФС, с. 31 слл. и 105 слл.), «восхождение» и «нисхождение» у Вяч. Иванова (
Символика эстетических начал), сюда же Топоров, «Стоять», и А. Сыркин,
Спуст. возн.
Рост вверх на месте и
движение вперед по пути — таково противопоставление. Смысловой переход «поднимать(ся)» > «двигать(ся)» в части продолжений праслав.
*dvigali (О. Трубачев в ЭССЯ 5, с. 168), должно быть, переход именно от роста к движению. Это как Илья Муромец сидел сиднем («Сидень сидит, а всё растет» — ПРН, с. 304), рос дураком до тридцати лет, а потом вышел в путь, на
по-двиги. А путь, судя по загадкам про дорогу «Когда свет зародился, тогда дуб повалился и теперь лежит» и «Лежит брус на всю Русь, а станет — до неба достанет» (
Заг., 2700 и 2719), это лежачее бревно, упавшее мировое дерево.
Пример на «чертову дюжину». Дурацкое включение иного при представлении людей шариками дало в осложненном варианте анекдота Тм J2031.1 из Швейцарии (по А. Кристенсену, Мудрые деяния, с. 182) «чертову дюжину»: Двенадцать человек, которые не могут досчитаться одного из своих, по совету постороннего считаются при помощи шариков: каждый кладет по шарику, но посторонний тоже, так что на этот раз получается не 11, а 13; они решают, что тут замешан нечистый.
Тяга к иному. Набоков о футбольном вратаре, последнем и первом в команде из 11 игроков:
Как иной рождается гусаром, так я родился голкипером. В России и вообще на континенте, особенно в Италии и в Испании, доблестное искусство вратаря искони окружено ореолом особого романтизма. В его одинокости и независимости есть что-то байроническое. На знаменитого голкипера, идущего по улице, глазеют дети и девушки. Он соперничает с матадором и с гонщиком в загадочном обаянии. Он носит собственную форму; его вольного образца светер, фуражка, толстозабинтованные колени, перчатки, торчащие из заднего кармана трусиков, резко отделяют его от десяти остальных одинаково-полосатых членов команды. Он белая ворона, он железная маска, он последний защитник.
