Вице-консул Франции и директор клуба еле видят друг друга в потемках. Директор смеется.
– Это было веселое счастье, директор, для вас тоже?
– Именно так, месье.
– Вот видите, директор. Продолжайте.
– После этого наше поле деятельности сузилось, но мы еще себя показали. Заткнули повару рот кляпом и заперли его в кухне. В церкви ставили подножки идущим к причастию, заперли на ключ все двери пансиона и перебили все лампочки.
– Исключили?
– А как же. Конец учебе. А вас, месье?
– Исключили. Я жил в ожидании другого пансиона, никто мной не занимался, но образование в дальнейшем я все же получил выше вашего. Я остался один с матерью. Она плачет: от нее ушел любовник.
– Венгерский доктор?
– Точно. Моя мать взрослый человек. Я простился с нею в сердце своем и сожалею о ее любовнике, который подсказывал мне проказы и розыгрыши в приемной Монфора.
– Они особенно хотят знать о детстве, месье.
– Я стараюсь как могу, директор.
– Никогда не знаешь, вы серьезно или несете вздор, месье де Н.
– Но это не важно.
– А после того, как ваша мать вышла замуж за хозяина магазина грампластинок из Бреста, что вы делали?
– Жил в Нейи, в своем доме. Длинная череда дней удаляла меня от Монфора и от смерти, да, от смерти моего отца. Я говорил вам? Отец умер через полгода после моего исключения из Монфора. Скрестив руки на груди, с сухими глазами, я смотрел, как его опускали в могилу. Я был, сами понимаете, в центре внимания заплаканного персонала некого банка из Нейи.
– Что вы делали один в Нейи, месье?
– То же, что и вы где-то в другом месте, директор.
– Но что именно?
– Ходил на вечеринки и молчал там. На меня показывали пальцем: это он убил своего отца. Я танцевал. Держался безупречно. Скажу вам прямо, директор, я ждал Индии, ждал вас, еще сам этого не зная. А тогда, в Нейи, я был неловок. Бил лампы. Скажите: лампы падают и бьются. Я слышу их звон в пустых коридорах. Можете сказать: уже в Нейи, понимаете? Скажите: он леденеет от ужаса. Молодой человек в пустом доме бьет лампы и бьется над вопросом: почему, почему? Не говорите все сразу, растяните.
– Что вы от меня скрываете, месье?
– Ничего, директор.
Глаза вице-консула не лгут.
– Директор, – говорит вице-консул, – мне хочется продлить этот период моей жизни, здесь, в Калькутте. Я не жду назначения, как, наверно, многие думают, наоборот, хочу, чтобы оно откладывалось еще и еще, хорошо бы до конца муссона.
– Из-за нее? – спрашивает, улыбаясь, директор.
– Директор, говорите всем и каждому, рассказывайте каждому встречному то, что я вам рассказываю. Если они привыкнут ко мне, я подольше пробуду в Калькутте. Вы сегодня довольны, директор?
