К восьми утра ветер внезапно утих. Наступил один из самых прекрасных на нашей памяти дней. Удивительно, но прошла даже головная боль, как будто мы неожиданно спустились на меньшую, более приемлемую для человека высоту. Клаус высказал предположение, что зона высокого давления временно уравновесила вредное воздействие высоты. В самом деле, это возможно, но мы настолько устали, что нам не хватало сил думать об этом, и мы воспользовались хорошей погодой, чтобы выспаться. И поесть, так как вдобавок к нам вернулся аппетит. Днем Клаус начал отдавать распоряжения: он опять обрел вкус к командованию – явный признак улучшения его настроения. Двоим из нас – тем, кто лучше себя чувствовал, то есть Даштейну и мне, – он поручил выйти навстречу фон Баху.
Мы дошли по следам Германа до начала первой скалы, но идти дальше оказалось невозможно: снег, подтаявший на жарком дневном солнце, сделал подъем опасным. Фон Бах пересек это место, надев на ноги «кошки», используя ту элегантную и рискованную технику, которая была тогда в большой моде у баварских восходителей, но ничтожные царапины, оставленные его острыми металлическими крючьями, были почти не видными первые же солнечные лучи, которым не хватало тепла, чтобы растопить снег, стерли их без следа; так что гребень казался таким же девственно чистым и нетронутым стопой человека, как в начале времен. Выше мы ничего уже не могли разглядеть. Не померещился ли мне его уход?
Мне пришло в голову, что фон Бах мог бы спуститься другим путем. Но нет, это невозможно: тут не было другого пути.
Единственный другой путь уводил гораздо дальше – в иной мир. Поскольку он в него верил.
Мы повернули обратно и шли, поминутно оглядываясь назад, но гребень за нами оставался все тем же – пустым и безмолвным. Лицо, напротив, смотрело все также загадочно и, может быть, казалось даже еще более таинственным, потому что его наполовину припорошило свежевыпавшим снегом, так что мы узнали его лишь потому, что видели раньше. Фон Бах оказался прав: сейчас на нем стала проявляться умиротворенная благосклонная улыбка. Но на самом деле там ничего не было: только снег и скалы, бесформенная и бессмысленная груда камней, которую наделили жизнью мы сами, приписав им то, что было у нас в мыслях.
Мы вернулись к своим палаткам ни с чем; вечер прошел мрачно. Мы не осмеливались заговорить друг с другом. Настала ночь, а фон Бах еще не вернулся. Надо было на что-то решаться: мы снова собрались на совет.
