Якуб молча кивнул, задумался.
— И много у них этих самых бомб, Гриша?
— Много… Сколько точно — сказать не имею права — военная тайна. Государственный секрет.
Якуб был поражен услышанным: выходило, что его племянник посвящен в государственные тайны Америки.
— А с нами-то что будет, если они эту бомбу на Молдавию кинут? — испуганно спросил Якуб.
— Не бойся, дядя Степан, не кинут. — Григорий снисходительно посмотрел на дядю. — Нет им никакого смысла. Они эти бомбы для больших городов, таких, как Москва или Ленинград, где заводов много, придумали. В Молдавии другое оружие они применят, пушки особые… стреляют не снарядами, а лучами сонными. Подойдут к Пруту, направят лучи — и готово, все спят, и солдаты тоже. А когда проснутся — они уже здесь. У них знаешь техника какая! Не то что у большевиков.
Якуб, почти протрезвев, во все глаза смотрел на племянника.
— И откуда ты все знаешь, не врешь ли часом?
— Вот тебе истинный крест, дядя Степан! — Григорий перекрестился, повернувшись к иконе. — Я ведь в армии знаешь кем служил? Начальником радиостанции. По радио и получал инструкции.
— Инструкции? — переспросил окончательно сбитый с толку Якуб. — От кого?
— Этого пока сказать не могу, — значительно произнес племянник. — Придет время — узнаешь. Я, — он оглянулся по сторонам и, понизив голос до шепота, продолжал: — выполняю особое задание. Жду связника со дня на день. Он передаст последние указания центра, когда начинать… Думаю, что скоро, как только американцы разгромят коммунистов в Корее. А пока у тебя поживу… Если не возражаешь, дядя Степан.
— Живи… — нерешительно пробормотал Якуб. — Только как бы чего не вышло… беды какой.
Григорий встал, прошелся по комнате, уверенно, бодрым голосом произнес:
— Не дрейфь, не бойся; говорю, — пояснил он, догадавшись, что дядя не понял, что означает «не дрейфь». — Зато потом, когда все кончится, заживем мы с тобой… Снова хозяином станешь, все уважать будут. И мне дело найдется. Давай-ка за это выпьем. По последней.
Якуб нехотя поднялся, пошел за самогоном. Когда выпили «по последней», Григорий как бы между прочим спросил:
— О каких верных людях ты говорил, дядя Степан? Ну, которые про войну тебе рассказывали. Много их?
— Точно не знаю, — после некоторого размышления ответил тот. — Одно знаю точно — не мне одному поперек горла колхозы стали ихние. Конечно, не каждый скажет, что у него на душе. Затаились люди. По домам шепчутся, промеж своих. Не то, что Бодой. Вот это человек! Гайдук! За всех нас борется. И собой видный, ростом тебя повыше будет, храбрости и силы удивительной! Подкову как проволоку гнет. Сам видел.
