— Не помираю, это ты верно говоришь, Гришенька… Да разве ж это жизнь? — Якубу во всех неприятных подробностях припомнился недавний разговор с председателем сельсовета. — Если так и дальше пойдет, то и по миру пойти можно.
— Чем недоволен, дядя Степан? — Григорий искоса взглянул на своего собеседника.
— Всем, Гришенька, всем. Скажу тебе откровенно, как родному: не дают жить коммунисты. Каждый голодранец командовать норовит, вроде этого Настаса.
— Кто это — Настас?
— Наш, чулуканский, председатель сельсовета. Еще в сороковом году, когда Советы пришли, стал председателем. Война началась — в Россию сбежал. Испугался, что отвечать придется за свою службу коммунистам. А теперь снова председателем выбрали. Измывается над людьми — просто невозможно сказать. Такая злость берет, что в голове все мутится, Гриша.
Разгоряченный самогоном Якуб еще долго изливал душу перед племянником, вспоминая все обиды и оскорбления, нанесенные ему Настасом и другими представителями власти, и под конец сказал:
— Слышал я, недолго продержатся голодранцы со своими колхозами. Говорят, за границей блок какой-то против большевиков создали, Атлантический, что ли. Верные люди передавали. Знающие.
Племянник задумался, спросил после паузы:
— Какие люди?
— Сам же знаешь, Гриша, не все хозяева, я о крепких мужиках говорю, за Прут подались, когда русские войска подходили. Остались, жалко было добро бросать… А тут слух как раз прошел: помирятся американцы с немцами и вместе против Советов войной пойдут. Мне сам нотарь[2] говорил, я и поверил, старый дурак. А получилось по-другому. — Он тяжело вздохнул. — Теперь снова разговоры идут: американцы, значит, бомбу какую-то особенную, страшной силы придумали, и скоро конец Советам придет с ихними колхозами! — Якуб снова опасливо оглянулся на икону и перекрестился. — Ты вот, Гришенька, человек молодой, грамотный, военный человек, ты скажи: правда это или просто болтают?
Тот, кому был адресован вопрос, молча, испытующе разглядывал одутловатое, с заплывшими жиром глазками, лицо своего родственника, будто видел его впервые.
— Все верно люди говорят, дядя Степан, атомная бомба она называется. Америка две такие бомбы на Японию сбросила, так от двух городов, побольше Кишинева, один пепел остался. Ты разве не слышал?
Якуб неопределенно пожал плечами: куда, мол, нам, мы люди темные.
— Так вот что я тебе скажу, только по большому секрету, как родственнику: у них, американцев, сейчас еще сильнее бомба имеется. Водородная. В миллион раз сильнее атомной. Понял?
