Жаркое дыхание войны плавило ледяную корку, которая сковывала подмороженную страну. Морозна была зима — тем сильнее, неудержимее с гор потоки. Талые воды несло во все стороны. Хмель неожиданной свободы пьянил людей: брели куда попало, говорили, что ни взбредет.
— Тут и думать нечего… займет Москву, Как дважды-два-четыре, — согласился раненый.
— Сила ево. Так и садит, так и садит. Пол-Расеи отдали, боле и стоять не за чем… одна Москва.
— На днях в нашей роте было, — сказал раненый. — Приходит батальонный комиссар, начинается политбеседа. Мы, объявляет, сегодня поговорим насчет славы… этого… русского штыка. Немец рукопашной, как огня, боится — не принимает, бежит. Отседова вывод — бить немца штыком. Бойцы после беседы, понятное дело, смеются: как я его ударю, если он меня с самолета бьет, не достану же я его штыком? Не-ет! Какие беседы ни проводи, а штыком технику не переборешь. Это уж ясно, как дважды-два-четыре.
— Постой-ка — проговорил старик и, ступая белыми сопревшими ногами по жесткой траве, подошел к раненому. — Дважды-два-четыре, это так, согласен. Только ответь мне, как жить таперича? Как она, твоя таблица умножения, показывает насчет дальнеющей жизни?
— А никак не показывает, — Посмотрел раненый на старика и улыбнулся простой ребяческой улыбкой. — Камень на шею да вон — под мост!
— Да ить мил человек! Ты под мост, я под мост… нас двое, а весь народ под мост не бросится.
— Остается одно… под немца!
— Дурак! — выплюнул старик и заговорил, хватаясь за клочковатую седую бороду и злобясь неизвестно на кого. — Дожили, мать ее так, до хорошей жизни… немцу готовы под ноги кинуться. Жить стало лучше, жить стало веселее — вот оно, веселися! Отцы наши и деды век свой Расею строили, а мы ее в двадцать пять лет просрали… Э-эх, серуны! Ты… рази ты понимаешь, что говоришь? Под немца! Да это хуже, сто раз хуже, чем под мост, вот в эту реку кинуться. Ить он придет… немец-то… тебя, как глухаря, придушит.
— А я уж был у него… у немца.
Все разом стихли, разговор обрезался.
На краю дороги сидел, опустив босые ноги в канаву, — здоровенный — грудастый, губастый — парень. Около него стояли ненадеванные, связанные шнурками, армейские ботинки с толстыми подошвами, лежал каравай хлеба. Парень отрывал кусок за куском и медленно жевал.
— Был, говорю, у него, — сказал парень набитым ртом. — Говорили, что он расстреливает… и вот ты, отец, говоришь, придушит… одна брехня! Он только пашпорт требует — это верно.
