«Что мне на «мерсах» кататься да на заграничных курортах пузо нежить, когда кенты в это время будут цемент БУРов своими легкими крыть? — обычно говорил Алексей Николаевич, когда коллеги укоряли его в излишнем аскетизме. — Лучше уж я их подогрею».
Это не было бравадой: большая часть денег, выделяемая старику из общака в качестве своеобразной ренты, шла не на собственные удовольствия, а на зоны, на «подогрев» братвы.
В этом убогом деревенском домике Алексей Николаевич обитал не один. Он поселился здесь с единственным близким и родным для себя человеком, племянницей Наташей.
За свои восемнадцать лет эта девушка хлебнула немало горя: несколько раз ее похищали, чтобы шантажировать авторитетного дядю, а когда тот отказался идти на поводу негодяев, противник Коттона, типичный «новый русский авторитет», подсадил Наташу на мощный психотропный наркотик «русский оргазм», и врачам стоило огромных усилий привести в порядок ее помутившийся рассудок.
Но так уж получилось, что в самые критические минуты и для Наташи Найденко, да и для самого Коттона на помощь приходил Максим Александрович Нечаев. И в том, что девушка еще три года назад наивно, по–детски влюбилась в Лютого, не было ничего удивительного.
Максим не раз наведывался сюда, в деревенскую глушь Ярославской области. И Алексей Николаевич, человек умный, опытный и проницательный, не мог не видеть очевидного: при появлении Лютого племянница застенчиво краснела, иногда отвечала невпопад, но главное — смотрела на гостя столь откровенно–влюбленным взглядом, что даже тому становилось немного не по себе.
Во время последнего приезда Нечаева Коттон спросил прямо: «Как тебе моя племянница? И вообще, что ты собираешься делать?»
Максим многозначительно промолчал, и старик, прекрасно знавший Лютого, понял: это молчание человека, который еще сам не до конца разобрался в своих чувствах…
Покончив с утренним туалетом, Алексей Николаевич быстро оделся и на цыпочках прошел в комнатку племянницы. Наташа тихо спала, свернувшись калачиком; каштановые волосы ее разметались по подушке. Привычно скользнув взглядом по нехитрой обстановке, Коттон заметил стоявшую на прикроватной тумбочке фотографию Лютого, которой еще вчера тут не было, и понимающе хмыкнул.
— Спи, моя хорошая, — ласково прошептал старик, поправляя одеяло.
Удивительно, но в этом человеке, прожившим суровую и трудную жизнь, отправившим на смерть многих, сохранилось столько теплоты и нежности.
