Дрогнуло сердце у Наташи. В тот вечер Паша сказала старику отцу:
– Боярышня занедужила. Головку не подымает. Дозволь Еремейку привесть!
– Пожди, сам загляну!
Старик заглянул в светелку: лежит его Наташа, стонет, головы не подымает. Он постоял над нею, потряс бородою и вышел вон.
– Покличь завтра утречком, ежели не полегчает, – сказал он Пашке.
На другое утро Еремейка вошел к Наташе.
Он угрюмо из‑под нависших бровей сказал Пашке:
– Оставь‑ка нас, девица, вдвоем!
Пашка нехотя оставила светелку.
Наташа сразу оправилась и, поднявшись, спросила:
– Зачем ты видеть меня хотел?
Старик оглянулся и тихо заговорил:
– Я Василья твово к себе уволок и вылечил. Он теперя в город уехал воеводе жалобиться. Он думает, толк будет! – усмехнулся он. – А тебе передать наказывал, что люба ты ему больше жизни. А ты его любишь ли, спросить велел.
– Жив, жив! – радостно воскликнула Наташа. – Да скажи ему, Еремейка, что люблю я его, что крикни он, и, как птаха, полечу за ним, хоть туда, где небо с землей сходится!
Еремейка тихо, ласково улыбнулся.
– Ладно, девушка! – сказал он. – Теперь не кручинься. Коли будет тебе беда какая, покличь меня, старого.
Он ушел. Паша вошла в светелку и руками всплеснула:
– Боярышня, голубушка, что сказал Еремейка тебе, что сразу повеселела так?
– Паша, он жив! Жив мой Вася!
– Ну? Вот слава Те Господи! – искренно обрадовалась Паша. – Теперь ты хоть покушай, голубушка!
– Ждать его буду, Паша! Прилетит он, мой сокол, и меня унесет с собою на вольную волюшку!
Наташа словно расцвела от радостной вести. Из ее светлицы вдруг раздалась песня, но скоро она снова оборвалась, и потянулись мучительные дни.
Снова пришел в ее светлицу отец и уже без предисловий сурово заговорил:
– Слышь, ты весела что‑то стала? Так помни, дочка, чтобы о Ваське и мыслей твоих не было! Жив он, сучий сын, оказался. Не забили его мои холопы. Окаянный, теперь совсем убежал! Так у меня смотри! Руками своими задушу тебя лучше, а Ваське не видать тебя! Помни!
И спустя немного вошла Паша и зашептала ей:
– Слышь, боярышня! От воеводы посланец прискакал. Наш‑то свет Василий на государей наших жалобицу подал. Иван‑то Федорович нонче в ночь в Саратов едет. Добро на поклон воеводе целу телегу везут! Быть теперь худу Василию!
– Как же худу, если его обидели?
Паша покачала головою:
– Эх, боярышня, у воевод кто богаче, тот и прав!
Защемило сердце у Наташи снова. Каждый день она пытала Пашу, не знает ли та чего, но Паша ничего не знала, и потом дня через три снова привела к ней Еремейку.
