Но тут Фадл поднял руку:
— Аллах проклял болтунов и благословил молчаливых, — сказал он. — Нам пора. — Потом, обратившись к Хасану, приветливо улыбнулся: — Мой дом в Басре тебе известен, ты будешь желанным гостем у меня в любое время.
Немного кружилась голова, все вокруг казалось еще более ярким. У лавки Симона-ювелира стояло несколько женщин. Еврей кричал, воздевая руки к небу и призывая бога в свидетели, что продает себе в убыток. Оранжевого платья нигде не было видно, и у Хасана сжалось сердце. Он подошел ближе.
Внезапно прервав свои клятвы, Симон окликнул его:
— Эй, молодец, не ты ли будешь поэт по прозвищу Нувас или что-то вроде этого?
— Да, это я.
— Клянусь своей жизнью, я принял тебя за мошенника, но разница не так уж велика. Иди, там в лавке тебя ждет моя постоянная покупательница, и если бы я не доверял ей как собственной дочери, я ни за что не пустил бы тебя в свою лавку, потому что…
Но Хасан не дослушал. Он бросился в лавку, едва не сбив с ног какую-то почтенную покупательницу болтливого ювелира.
В полутемной задней комнате он увидел Джинан. На этот раз она была не в оранжевом платье, а в темно-голубом, и это даже как-то разочаровало Хасана. Он остановился, не решаясь сесть рядом с девушкой. Она улыбнулась и протянула серебряный перстень, на печати которого искусно вырезано его имя.
— Возьми перстень — это подарок за твои стихи. А твой динар я отдала Симону — он сделает мне из него подвеску к ожерелью. Я позвала тебя сюда, чтобы сказать: мой хозяин и моя госпожа собираются совершить хадж с Фадлом ибн Раби, который сейчас находится в Басре. Если хочешь, отправляйся с нашим караваном, потому что госпожа берет меня с собой в паломничество. Караван отправляется в путь через месяц, но те, кто хочет ехать, договариваются заранее. А теперь прощай, моя госпожа ждет меня. Я буду здесь ровно через неделю. Если захочешь что-нибудь написать мне, передай через тетушку Зейнаб, она свободно ходит по городу и завтра вечером зайдет к вам.
Джинан встала, закуталась в покрывало и вышла, а Хасан так и не смог ничего сказать ей. После ее ухода в душной комнате остался слабый аромат. «Смесь розовой и жасминной воды», — невольно подумал Хасан, вспомнив службу в лавке продавца благовоний.
Бесконечная степь вся в холмах, пологих, будто застывшие волны. Но сейчас эти холмы не желтые и не тускло-зеленые от сухих кустов верблюжьей колючки и полыни — они полыхают алым цветом маков и степных тюльпанов, глянцевитых, с темными листьями. Буйное цветение земли преобразило землю, она будто юная красавица, завернувшаяся в пестрый вышитый плащ.
