Это вызвало новый взрыв протестов. Капитан русской команды на трех языках — по-английски, по-немецки и по-французски — кричал:
— Нечестно! Васильчиков был повернут лицом к воротам! Он мяча даже не видел!
Но, приняв решение, рефери был уже непреклонен. Он сделал барону фон Гаккелю предупреждение за препирательство, бешеными свистками разогнал футболистов по местам.
На двенадцатой минуте до конца матча призрачная надежда уйти от неминуемого поражения рассыпалась в прах.
Тот же Зальц, лучший игрок германцев, поставил мяч на одиннадцатиметровую отметку.
Бледный Козловский обреченно ждал в воротах.
Садистская неторопливость немца была отвратительна. Он перекладывал мяч то так, то этак. Разминался. Зачем-то посматривал на часы. Соотечественники с трибун подбадривали его дружным скандированием.
Ни о чем кроме чести российского флага штабс-ротмистр в эту ужасную минуту не думал. Он знал, что Зальц будет бить в один из углов, куда голкиперу вовремя нипочем не допрыгнуть — сноровка не та. Шанс был всего один, мизерный. За мгновение до того, как нога немца коснется мяча, прыгнуть с опережением. Ну куда? Вправо или влево?
Вот и Романов сзади шептал:
— Корнеры, Лавр Констаниныч, корнеры!
У товарищей по команде лица были совершенно убитые. Фон Гаккель нервно тер пальцами виски. А проклятый немец все тянул.
— Да бейте же, негодяй! — раздался с трибуны плачущий дамский голос.
Даже судья не выдержал. Подошел к Зальцу и пригрозил, что отменит пенальти. На это форвард вежливо возразил, что, согласно международным правилам, имеет право подготовиться к столь ответственному удару и что он уже, собственно, был совершенно готов, но господин рефери его сбил.
Немец в очередной раз взглянул на ручные часы. На запястье под рыжеватыми волосками синела татуировка — якорь.
— Na ja, gut,[15] — пробормотал Зальц и вдруг улыбнулся.
Увидев эту хищную улыбку, Алеша понял, что чуда не будет. Не было сил смотреть, как наши ворота капитулируют перед германским натиском.
И Романов проявил слабость. Вылез из-под тряпки и повернулся к полю спиной.
На всем стадионе он единственный сейчас не смотрел на мяч.
Именно поэтому Алеша и увидел то, чего никому видеть не полагалось.
Из клуба резвой походкой вышел некто в расстегнутом легком пальто, в щегольском кепи, надвинутом на самый нос.
Романов не обратил бы на этот пустяк внимания, если б от быстрой ходьбы у незнакомца пальто не распахнулось еще шире. Оказалось, что под пальто человек прижимает к боку большую желтую папку. Тут равнодушный к футбольным страстям господин раздраженно поправил раскрывшуюся полу, и мелькнул профиль с пышным черным усом. Это был судья Лафит, давеча вынесенный с поля на носилках.
