Кстати, нашего гистолога не первый раз разоблачают. Несколько лет назад его накрыла ревизор КРУ. Она мне объявила: гистолога убрать, а с вас — начет. Но так уж получилось, что у дочери этого ревизора злокачественная герминома. Мы ее оперировали в свое время. Тогда в городе как раз не было гистолога, и несчастная мать металась с этим зловещим стеклом, и некому было посмотреть. Пришлось ей мотаться в Москву, и там ей, наконец, дали заключение о злокачественной опухоли. Потеряли целый драгоценный месяц! А мы — как получили анализ, сразу же облучили девочку. И вот теперь эта несчастная мать все забыла. Забыла, что она несчастная мать, потому что опухоль в любой момент может возобновиться. И тогда снова придется оперировать, и снова смотреть под микроскопом, чтобы решить: что делать? Но смотреть будет некому: она же своими руками «рубит» единственного гистолога. Сейчас она замахивается на родную дочь. Не так замахивается, как мать — чтобы шлепнуть, а как зверюга — чтобы убить. Собственное дитя?! Нет, все-таки, это не бывает. Просто в ее бедной голове оба процесса не стыкуются — судьба дочери и ревизия. Мухи отдельно, котлеты отдельно. Значит, нужно состыковать! И беспощадно: жалеть ее нечего.
Поручили это нашему М. Ю. Пахомову. Сам я побоялся сорваться. А невозмутимый Пахомов ей так спокойно и монотонно говорит: «Врачи диспансера возмущены вашим поведением и решили подать на вас в суд, чтобы лишить вас материнских прав». Она обомлела: для нее и простое возмущение в диковинку — уверена, что ее понимают и поддерживают даже те, кого она бьет. А здесь вдруг в суд подают, родительские права… Дерзость какая-то, наглость и чепуха. Михаил Юрьевич, между тем, очень солидно и обстоятельно объясняет, что отсутствие гистолога не позволит быстро поставить диагноз, если у ее девочки появится какой-либо подозрительный узелок. А потеря драгоценного времени в этих обстоятельствах может стоить жизни ее дочери. «И больше того, — вдалбливает Пахомов, — вы сами это знаете не хуже меня, потому что уже мыкались с подобным анализом и теряли драгоценное время, и вы знаете, что без гистолога ваша дочь может погибнуть, и, зная это, «рубите» единственного гистолога, значит, вы покушаетесь на жизнь собственной дочери, значит, вас нужно лишить родительских прав, ибо вы недостойны звания матери». Она говорит: «Вы что же, угрожаете, что не будете лечить мою дочь?». Пахомов опять же очень обстоятельно объясняет, что это не мы угрожаем девочке, а она сама. Мы, напротив, ребенка защищаем. Если бы мы угрожали ребенку, у нас следовало бы отнять дипломы. А поскольку угрожает она — у нее и следует отнять родительские права. Это был хорошо рассчитанный удар. Именно рассчитанный заранее, потому что все ее вопросы и контратаки было легко предугадать: эти люди запрограммированы почти одинаково, их действия и слова не очень сложно предвидеть. Она заметалась: «Но ведь есть же такой закон… Я же по закону». Пахомов ответил: «Нет такого закона, чтобы вашей дочери засыпать глаза. Нельзя закопать Леночку, нет такого закона». И тогда она почернела и зашаталась.
