Я задрожала от того холодка, который сковывал мою душу и стал медленно стягивать кожу.
— Что ты собираешься делать?
Он обернулся, и я увидела его лицо, грустное, но спокойное.
— Что ты собираешься делать?
Бывают моменты, когда вы знаете правду и она несомненна.
— Я не подвергну Солнечную систему риску войны. По крайней мере, пока в ней живут наши дети.
Он услышал меня. Наконец! Дэвиду никогда не доводилось видеть войну, но он слышал мои рассказы о ней. Он видел, что она сделала со мной.
«Подумай об этом. Подумай, что война сделала со мной. Подумай о своём сыне, о дочерях, призванных принять на себя этот удар. И нанести такой удар».
Потому что это было частью Всеобщего Пакта. Если бы мы вступили в войну, если бы это всё же произошло, объявили бы всеобщий призыв, и он бы не миновал ни одного человека старше тридцати лет. С любого бизнеса или имущества взимался бы военный налог, или их бы просто конфисковали. Все мыслимые усилия прилагались бы до тех пор, пока война не была бы завершена. Это коснулось бы Дэйла, Элли, Джо, его, меня. Всех нас.
Дэвид медленно приблизился ко мне. Взял мои ладони в свои. Его руки были такими холодными… Я обхватила его пальцы, инстинктивно стараясь их согреть, пока не осознала, что во мне не осталось тепла…
— Они сломали тебя, Тереза, — прошептал он. — Они призвали тебя, использовали и сломали. Как я могу позволить тебе вернуться туда?
Я покачала головой. Искусственный ветерок донёс до нас запах земли, и я почувствовала влагу на своих щеках.
— Не знаю, Дэвид.
Мы сидели там, испытывая неловкость, обременённые грузом истории, но были не в силах отпустить ладони друг друга. Я помнила всё — каждый раз, когда он вытаскивал меня из состояния глубочайшего отчаяния, каждый раз, когда я сражалась с ним, плакала и требовала от него так много… И вот сейчас — ещё одно требование. И это при том, что я сделала то, чего поклялась не делать никогда.
Мои доводы были обоснованными. Мой долг — неоспорим. Но это не меняло того факта, что я когда-то поклялась, что больше не вернусь в стражи. У Дэвида были свои пределы. Только он желал слишком многого. В отличие от некоторых людей он не мог бесконечно выносить истязаний.
Вот в чём была проблема. Он бы умер за детей. И за меня. Но страдать из-за нас — нет. Во всяком случае, недолго. Или не без причины, которую он мог бы полностью постичь.
Было ли это немного слишком? Было ли несправедливо? Да, я в этом абсолютно уверена. Но мысль продолжала звенеть в моей голове в этой гнетущей тишине. Внезапно мне стало не хватать Дилана. Он знал бы наверняка, что нужно сказать в эту минуту. Он взял бы меня за руку и не дал чувствовать себя такой одинокой в присутствии мужа.
