– В другой раз, в другой раз, Александр Петрович. Теперь я и сама слишком занята судьбою брата, мне уже не до сестры!.. Поезжай же, Николай… Узнай, что там делается…
Леонов отправился.
Уныло сидел в своей комнате пустынник. Несколько часов сряду занимавшись молитвою, он почувствовал наконец, что его тело слишком утомлено, чтоб продолжать ее с тою же душевною внимательностию. Он бросился в дубовые кресла, стоявшие у окна, и предался глубокому размышлению.
Перед ним простиралась обширная равнина, пересекаемая в разных направлениях рекою Москвою, а за этою равниною расстилалась многолюдная столица, кипящая жизнью и деятельностию. Эта картина живо напоминала ему протекшую и настоящую его жизнь, теперешнее спокойствие его и уединение, а за этою равниною – прежнюю бурную, светскую жизнь.
Теперь все заботы его, все занятия ограничивались то поместьем Сельмина, то тесною оградою монастыря, а прежде мечтам его было мало и всего света! Невольно воображение перенесло его в период счастливой молодости, когда и жизнь и люди облечены были в глазах его всеми красотами и добродетелями. И как вдруг потом все это исчезло и разлетелось, будто дым! Горькая опытность удостоверила его, что все на свете обман и суета. Теперь он признал всю людскую злость и несправедливость, однако же он не ненавидел свет и не презирал людей. Страсти давно уже улеглись в груди его – ив пороках людских он видел одну слабость и несовершенство нашей натуры. Только изредка воображение его рисовало ему один предмет, который еще заставлял сердце его биться сильнее обыкновенного, – но твердая воля тотчас же прогоняла эту минутную слабость воображения. Теплая молитва тотчас же возвращала его к душевному спокойствию, и он мысленно прощал врагам своим.
Оставался для него один Саша, который составлял еще некоторую связь между ним и миром. Саша должен был ему ежедневно рассказывать свои приключения и чувства, – но если это и напоминало ему мирские отношения и слабости, то нисколько не нарушало до сих пор его спокойствия.
Привязанность его к питомцу своему была самая тихая, кроткая и отеческая. Ему хотелось по возможности предохранить это существо от всеобщей порчи нравов и заранее внушить ему покорство судьбе и великодушное терпение в несчастиях. Только с некоторого времени заметно было в пустыннике видимое беспокойство после известия о предполагаемой встрече Саши с Зембиной, но и тут надежда на Провидение ободряла его. Зная всю неисповедимость судеб божиих, он твердо был уверен, что всякая человеческая борьба бессильна противу путей господних. Зная, однако же, что в этот день должно совершиться это роковое свидание, он целый день провел в видимом волнении и с каким-то тайным трепетом ожидал вечернего прихода своего питомца. Он никак не предчувствовал, кто должен был прийти с Сашею!
