— Он лишает себя прекрасного сына.
Алистер смущенно покачал головой:
— Меня все еще поражает твоя беспечность. Мне бы следовало предупреждать тебя всякий раз, когда я собираюсь поведать тебе какой-нибудь свой грязный секрет, поскольку мне все больше и больше хочется удержать тебя. И, похоже, что бы я тебе ни рассказывал о себе, это не отвращает тебя.
В груди у нее разлилось тепло.
— Но ведь кто-то должен удерживать тебя от проказ.
— Это по плечу только тебе.
— Надеюсь, что это так.
— О, миледи, готов поклясться, что это своего рода предостережение.
Лицо Джессики приняло суровое выражение.
— Я ценю постоянство и верность, мистер Колфилд.
— Как и я. — Он побарабанил по столу кончиками пальцев. — Когда-то я верил, что Мастерсон глубоко любит мою мать, а она отвечает ему взаимностью. Он позволил ей родить меня и оставить при себе в качестве одного из своих детей, несмотря на то, что это терзало его. Ведь он знал, что моя мать никогда не простит его, если он заставит ее бросить меня. Но теперь…
Он заколебался, и она подсказала ему:
— Теперь?..
Он с силой выдохнул воздух и сказал:
— Теперь я понимаю, чего стоит значительная разница в их возрасте. Я понимаю, чего стоит Мастерсону поддерживать свое физическое состояние и способность выполнять свои супружеские обязанности. Но Господи! Я не мог бы не замечать, если бы ты искала утех и удовлетворения своих сексуальных потребностей на стороне и называла бы мое безразличие к этому «любовью». Я смог бы доставлять тебе наслаждение другими способами — губами, руками… любым способом, каким бы располагал. То, что принадлежит мне, — мое, и я ни с кем не намерен им делиться.
— Возможно, ни один из них не знает, как об этом заговорить. Я не стала бы слишком сурово осуждать их.
— Обещай, что сможешь и будешь свободно говорить со мной обо всем.
Джесс без труда могла дать ему такое обещание. Алистер облегчал для нее возможность раскрываться одним только взглядом. Бенедикт смотрел на нее так же, но не задавал вопросов. Его привязанность была спокойной и ничего особенного не обещала в будущем.
Требования Алистера были гораздо более серьезными и всеобъемлющими. Но такими же были его терпимость и приятие.
Джесс без особой охоты кивнула в знак согласия.
Он указал на пергамент, лежавший на столе:
— Письмо?
— Сестре. Рассказываю ей о своем путешествии.
— Упомянула меня?
— Да.
Глаза Алистера засветились.
— И что ты обо мне написала?
— О, пока еще ничего.
— Тебе надо так много рассказать?
