Перед самым рассветом на востоке появилось созвездие, уже давно получившее название Льва, данное ему астрономами дальних стран. Провидцы, в обязанности которых входило установление времени для церемонии жертвоприношения, глубокомысленно согласились с верховным жрецом. Он также подтвердил, что приближается восход, красный час Оро, считавшийся священным именно для этого божества. Жрец медленно кивнул, и в тот же миг зазвучал большой барабан, на котором кожа была натянута не слишком сильно, отчего дробь получалась приглушенной и разносилась далеко в море.
Мир, казалось, замер вокруг каноэ. Волны притихли и лишь едва слышно плескались о борта лодки, а птицы, которые обычно своими криками оповещали весь свет о наступлении нового дня, сейчас, словно испугавшись могущественного и всесильного Оро, не подавали голоса. Раздавалась лишь торжественная барабанная дробь. Но вот ночь стала бледнеть, и на востоке загорелись красные полосы зари. Именно тогда до слуха Тероро донесся звук второго барабана, а затем и третьего, отозвавшихся откуда-то издалека. Лодки, находившиеся пока ещё вне видимости друг от друга, понемногу подплывали к острову, чтобы всем вместе войти в пролив Гавайки. Постепенно барабанная дробь все ускорялась и становилась громче, пока не превратилась в оглушительные раскаты. И вот уже в огненном восходе замаячили у горизонта белые паруса, и можно было различить флаги, безвольно повисшие в полном штиле. Верховный жрец подал сигнал своим подчиненным, и мужчины принялись бить в барабаны с ещё большим энтузиазмом, а гребцы в это время уже подводили лодку к месту сбора всех каноэ. Наконец ярко-красное солнце вырвалось из-за горизонта, и одиннадцать лодок, великолепных творений мореплавателей, ярко раскрашенные и щедро нагруженные жертвенными дарами, выстроились в две церемониальные линии, каждая из которых не спеша направилась к храму Оро. Правда, приблизившись к чужим судам и тщательным образом изучив их, Тероро с удовлетворением отметил про себя: "И все же нет лодки, равной нашей".
Внезапно бой барабанов прекратился, и верховный жрец возбужденным голосом принялся нараспев читать молитву. Когда он дошел примерно до её середины, раздался ужасающий звук, не похожий на человеческий крик и все же леденящий душу. Это вступил особенный барабан, и дробь, которую выбивали на нем, могла показаться сродни истеричному воплю. Когда звук достиг своего наивысшего предела, верховный жрец сам издал оглушительный победный крик, и сразу же палач взмахнул своей страшной дубинкой, а затем опустил её на голову несчастного сановника, который так опрометчиво задремал в неподходящий момент, и размозжил ему череп.
