Реке Нидде; сейчас старик снова был там, он видел себя стоящим на мосту. Старик смотрел на то место, где река текла через искусственный водопад, на водовороты вокруг бесформенных глыб, уложенных на дне, в струях водопада то и дело подскакивали кверху тушки дохлых рыб; он смотрел на отложения ядовитой пены последних трех десятилетий, вдыхал чумной запах пожелтевших стоков, торчавших из гранитной облицовки берега, цементных скосов и прибрежного кустарника.
Мост вел в парк, и старик уже почти до него добрался. Сквозь решетчатые ворота в песчаниковой стене, обрамлявшей парк, он смотрел на небольшой дом — здание без окон и с заколоченной досками входной дверью. «Садовый дом Брентано» — значилось на щите, прикрепленном над дверью; здесь любил бывать Гете, здесь когда-то собирались романтики.
На торце, над одной из колонн портика, красовалось белое неровное пятно. Администрация парка регулярно посылала кого-нибудь заделывать трещины на цоколе и стенах здания. Старик знал — он бывал здесь почти каждый день, — что сначала на этом месте была свастика, нацарапанная угольным карандашом; позже кто-то прикрыл ее большой красной звездой. Потом пришли рабочие с белой краской, и теперь это место и правда стало сильно бросаться в глаза, и, если подойти ближе, зная, что было здесь раньше, то сразу становились видны проступающий сквозь белила темно-красный цвет, а под ним — угловатый символ с некрасивыми царапинами обхватившего его круга.
Ровно в три часа — это он помнил точно, потому что какой-то ребенок, которого он внезапно захотел снова увидеть, вдруг громко сказал, обращаясь к матери: идем, мама, уже три часа, — он услышал какой-то звук, нечто, доносившееся с противоположной стороны улицы, от перил моста. Старик обернулся. Там стоял какой-то странный треск. Сначала старик подумал, что треск слышится с того места, где рабочие укладывали в мостовую камни, но нет, источник звука находился ближе. Это был даже не треск, теперь старик это осознал, это был удар, сбивший его с толку, — удар металла о металл, смешанный с чем-то еще, не очень понятным, но очень назойливым.
На том месте стоял какой-то человек, он стоял спиной к старику и смотрел на воду. На мужчине был костюм, волосы блестели, будто от пота, или это была сырость? В одной руке у него была мужская сумка, а другой он в лихорадочном неправильном ритме колотил каким-то продолговатым предметом по перилам.
Оторвать взгляд от этого зрелища было трудно. Стук завораживал, притягивал, он продолжался и продолжался, становясь сильнее, но это было невозможно, старик понимал это — просто удары гулким эхом стали отдаваться у него внутри.
