Время поджимает, Максим кипит:
— Зачем ему две пижамы?
— Голубенькую обязательно! — не поднимая головы, командую. — Бабушка подарила, ей приятно внука в ней видеть. А фиолетовая с начесом, тепленькая, вдруг в доме холодно ночами. Не забудь спортивный костюмчик и джинсовый комбинезон.
— Где этот чертов костюмчик?
— Вторая полка снизу.
Гошка мгновенно подхватывает ненормативную лексику отца:
— Заползай, чертов пистолет!
Гошка впервые имеет собственный рюкзак, в который разрешено впихнуть столько игрушек, сколько влезет.
— Не чертыхайся, Гошка! Папа нечаянно плохое слово сказал, — воспитываю, не отрываясь от писанины.
— А я еще одно плохое слово знаю! — гордо заявляет сын.
Мы с Максимом замираем и поворачиваемся к ребенку.
— Какое слово? — грозно требует Макс.
Из моих уст вырывается блеяние, которое при небольшом напряжении ума можно расценить как предупреждение: не заставляй повторять дурные выражения, быстрее забудет.
Гошка упивается моментом. Мама и папа, секунду назад страшно занятые, теперь смотрят на него внимательно.
— Пундак! — произносит эффектно Гошка. И поясняет, не дождавшись взрыва эмоций: — Это глупый человек, который пукает на утреннике, когда все песню поют. Как Вася.
Максим соображает быстрее меня:
— Похоже, созвучно. Употреблять не рекомендую. И если через пять минут мы не выйдем из квартиры, то будем пундаками. А бабушка с дедушкой, которые уже сидят в аэропорту…
— Все, все, на выход, — подскакиваю и тут же хватаюсь за голову. — Про жаропонижающие свечи забыла написать!
— Лида!!!
Знаю это выражение лица. Максим на пределе. Но с другой стороны, ничего нового. Такое с ним бывало неоднократно.
Максим с трудом берет себя в руки. Да, его руки. Потянулись ко мне, точно хотел удушить.
Руки упали, и он произнес со сдержанным клокотанием:
— Как вставлять в задницу Гошке жаропонижающие свечи, наши родители прекрасно знают. Ты сотню раз им объясняла: на спинке, потом ягодички сомкнуть, чтобы не выскочило.
Мы толкались в прихожей: Гошка с рюкзаком, Максим с чемоданом, я — с нервной суетой.
— Прощайтесь! — велит Макс.
— Гошенька, сыночек любимый, — бухнулась я на колени, обняла малыша, — драгоценный мой!
Стиснула его тельце. Не в полную силу, чтобы не испугать. Мне всегда хотелось сжать его до полного во мне растворения.
И тут, в тесной прихожей, Максим произнес странное. Внимательно глядя на меня, изрек:
— Как мать, ты пока еще не пропала.
Открыл дверь, вышли на лестничную площадку.
