— Засмотрелись! Есть на что. Какой простор, Варя!
Все шумно и оживленно заговорили как будто впечатление от Каралака требовало разрядки в словах.
— Речушка толковая! — воскликнул Непомнящий, с уважением смотря на широко распростертую воду. — Все основные речные показатели явно превзойдены.
— Наша Волга кажется совсем маленькой по сравнению с Каралаком, — сказал Седюк, приподнимаясь на платформе, чтобы лучше видеть реку.
— К Волге продвигаются немцы, — мрачно проговорил Турчин, враждебно глядя на Каралак. — Там города, там сердце страны. А здесь что? Пустыня, тундра, вечные снега. Кому нужна эта ваша красивая, пустая вода?
Каралак медленно отодвигался к горизонту, и его высокий левый берег, казалось, наползал на правый и смыкался с ним, стирал и поглощал широкую ленту воды. По обеим сторонам поезда теперь неторопливо бежали многочисленные озерки и небольшие холмики, покрытые серо-зелеными мхами. Все было мрачно, нище и угрюмо — ни деревца, ни кустика. А над нищей, угрюмой землей торопливо проходили угрюмые, плотные тучи. Они цеплялись за вершины холмов и окутывали их непроницаемым туманом. Потом вдруг пошел густой, крупный снег, и все кругом побелело, граница между землей и небом стерлась, и уже на расстоянии трех метров ничего не было видно — только насыпь, придорожные ямы да соседняя платформа. Метнулся сырой, пронзительный ветер, и все превратилось в белую крутящуюся мглу.
— Арктика берет за горло, — заметил Непомнящий, кутая шею грязным, рваным шарфом.
Снег заваливал платформы, грузы и пассажиров. Ветер усиливался и проникал сквозь одежду. Люди жались друг к другу, чтобы согреться. Варя невольно привалилась спиной к широкой спине Седюка, он отвернулся от нее — может быть, чтобы ей было удобнее. На несколько минут ей стало очень приятно и хорошо. От спины Седюка шло тепло, это тепло проникало сквозь пальто и согревало ее. Она отодвинулась: Седюк совсем не знал ее и мог подумать о ней плохо.
Поезд торопливо стучал колесами по стыкам рельсов, платформы часто вздрагивали и сталкивались, но по проплывавшим мимо ямам и столбам было видно, что поезд движется медленно и что торопливый стук обманчив. За каким-то поворотом, когда поезд объезжал широкое, пустое озеро, открылся одинокий домик. Возле домика стояла закутанная до глаз женщина с флажком в руках.
— Сколько проехали от Пинежа, мамаша? — крикнул Непомнящий.
— Семь километров, сынок, — ответила женщина глухим, низким голосом.
