Грязное отрицательно покачал головой:
— Нет. Татары. Один из них и вовсе мулла. Он каждый день беседует с правоверными мусульманами, наставляет их на путь истинный. Среди его прихожан много сомневающихся и раскаявшихся. Сомневающиеся нам с вами ни к чему, а вот среди раскаявшихся поискать стоит.
— Думаете, среди них есть бывшие террористы? — спросил Поремский.
— Ну террористы не террористы, а парочка бывших ваххабитов точно найдется. Ведь ваххабиты — это что-то вроде еретиков. А еретиками там сами по себе не становятся. Тут нужно чье-то чуткое руководство. Улавливаете?
— Еще бы, — заметил Камельков.
Пришел официант, поставил на стол заказанные блюда и ушел.
— Тэк-с, что тут у нас? — Грязнов придирчиво оглядел тарелку с чем-то красным, присыпанным сверху зеленью. — Это и есть ваш хваленый карпаччо? — сверкнул он глазами на Камелькова.
— Он, — признал Камельков. — На вид, может, и не очень, но зато на вкус… — Миша прикрыл глаза и поцокал языком. — Пальчики оближете. Можете мне поверить, Вячеслав Иванович, уж я-то знаю толк в еде!
— Ой ли? — с сомнением прищурился Грязнов.
— Единственное, что умеет наш Камельков, — это есть, — сказала Алена. — Во всем остальном он полный профан.
— Кое-кто и этого не умеет, — парировал Миша и одарил Никитину уничижительным взглядом, ясно показывающим, что спорить с Аленой для него ниже человеческого достоинства. Затем он вновь обратился к Грязнову, ковыряющему вилкой карпаччо: — Вячеслав Иванович, а эти ваши татары, они сейчас в Москве?
— А где ж им быть? Они ведь не боевики и по горам не шастают. У них здесь семьи, дети — все как полагается. — Грязнов подцепил на вилку кусок красного мяса и отправил в рот. Осторожно пожевал. — Сырое, что ли? — удивился он.
Камельков кивнул:
— Конечно!
— Ну и ну. Что за жуткое место! Эстетику разрушают, мясо не жарят! Хлебная лепешка-то у них хотя бы из пшеницы? Или из того, чем украшают дорогу коровы?
— Не знаю, но на вкус — полный улет, — честно признался Камельков.
Некоторое время они усердно работали челюстями, запивая еду пивом и — в случае с Аленой — холодной минералкой. Камельков поглощал еду с такой скоростью, что смело мог быть занесен в Книгу рекордов Гиннесса. Поремский ел медленно, так, словно его приговорили к смертной казни и это был последний антрекот из сырого мяса в его жизни. Однако ел с аппетитом. Алена, будучи девушкой воспитанной и педантичной, больше была занята тем, чтобы процесс поедания пищи выглядел со стороны максимально эстетично и полностью соответствовал высочайшим канонам светского этикета.
