— Ты для кого это шьешь?
— Для того, кто заказал.
— Ну, скажи… чего ты дразнишься!
— Ты же знаешь, что дразнят только тех, кого любят.
— А скоро ты мне сошьешь башмаки? Мои воскресные совсем износились.
— А это пускай отец решает.
— Те, что ты сшил для мамы, с вырезами, такие красивые.
— Ну, ей угодить трудно…
— А Теоде ты часто шьешь башмаки?
— Когда нужно, тогда и шью.
— Эх, хорошо бы у меня был муж сапожник.
— Для этого тебе придется ждать, когда я умру. Разве что выйдешь замуж в другую деревню.
— Скажи, Барнабе… тебе Реми нравится?
— Реми? Я тебе скажу то же, что говорят другие: вот человек, которого мало кто знает. Больно уж тихий.
— Лучше бы ему уехать отсюда.
Мои слова прозвучали четко и недвусмысленно. Руки Барнабе замерли, молоток повис в воздухе. Я не смела взглянуть на него. Наступила тишина. Я услыхала тиканье стенных часов. Мне хотелось кричать. Я позвала:
— Барнабе!
На сей раз я взглянула ему в лицо. Он сидел в раздумье; глаза были полузакрыты, большой рот растянулся, перерезав лицо почти от уха до уха.
— Нет, боюсь, вряд ли мне их хватит, — сказал он наконец.
— Хватит… чего?
— Гвоздей с большими шляпками.
Так вот о чем он размышлял! Ну, так я этого не оставлю. И я вскочила на ноги, чтобы придать себе решимости.
— Барнабе, послушай меня! Мне нужно сказать тебе что-то очень-очень важное. Потому что лучше тебе об этом знать… Потому что ты сможешь помешать…
Я выпалила это с несвойственной мне горячностью.
Но когда я увидела, что он готов слушать, когда в его глазах, устремленных на меня, зажегся интерес, я разом утратила всю свою храбрость. Его лицо, его плечи, все его тело слушало меня. Я смотрела на его руки, оголенные по локоть, в путанице вздутых синих вен, на рубашку из сурового холста в серую полоску, а главное, на шнурок с двумя красными помпонами, который стягивал ворот у подбородка: эта пара помпонов придавала ему такой детский вид, вид послушного ребенка… И вдруг меня пронзило незнакомое щемящее чувство — жалость. Теперь я готова была на все, лишь бы не обидеть его, не ранить… Я ничего ему не скажу, ни единого слова. Лучше умереть!
— Барнабе, хочешь, я сбегаю за гвоздями, я знаю, где они лежат. Я быстро!
— Ну, давай, беги.
Я побежала к его дому. В уголке кухни стояли ящички с гвоздями. Было темно, и мне пришлось распахнуть дверь, чтобы проверить, взяла ли я нужные. Да, это те самые. Я торопливо вернулась к Барнабе.
— Вот!
— Ну, спасибо, выручила… Ты там видела кого-нибудь?
