Вполне вероятно, что окружающие просто не интересовали его. Думаю, его замкнутость объяснялась полным безразличием ко всему, что не было им самим и Теодой.
Марсьен Равайе пустился рассказывать вместо него. Мне вдруг так захотелось спать, что я плохо расслышала начало его истории. До меня доходили одни только пустые оболочки слов, лишенных сердцевины, как вдруг прозвучало имя, которое придало смысл всему повествованию:
— …Ну вот, а Карроз упал прямо рядышком, а рот-то у него был разинут, и вода залилась внутрь.
— Бр-р-р! — воскликнул Мартен.
— Мне хотелось пить, — сказал Реми.
Эмильена калила на тлеющих углях орехи. Женщины подходили, вытаскивали их из очага, и каждая бросала две-три штуки в свой стакан с красным вином, добавив туда сахара. Раскаленная скорлупа нагревала вино и сообщала ему легкий привкус гари. Они считали этот напиток средством от всех болезней и очень его любили. Осушив стакан, они запускали в него пальцы, вытаскивали мокрые орехи и сосали их, а потом раздавливали между ладонями.
— А я знаю кое-что такое, чего никто из вас еще не знает! — вдруг громко объявил мой брат Пьер.
— Погоди, я хочу дослушать историю Марсьена, — умоляюще сказала Ромена.
— Да она уж всем обрыдла! — отрезала Сидони.
— А ты-то от кого новостей набрался? — подозрительно спросила Пьера мать.
— От Эрбера, я его видел в воскресенье. В столице они все только об этом и толкуют.
Его слова заинтересовали присутствующих.
— Там некоторые ездили в Париж, — начал он, — и брали с собой коз, обыкновенных коз, но только крупных, потому как эти козы жили на воле и отрастили здоровенные рога. И вот там они стали рассказывать, будто это дикие козлы с Сен-Бернара.
— А те поверили?
— Еще как поверили! Этих коз даже ученые осматривали. Один такой умник говорит: это, мол, альпийские горные козлы. А другой: нет, это серны. И никому из них невдомек, что перед ними простые козы.
— Быть того не может! — заметил мой отец.
— Ай да шутники! — заключила мать.
— Ох, Господи Боже мой! — Мартен так хохотал, что чуть не упал со стула.
— Ну, хвастать-то они все мастера, — возразила Сидони. — А вот признаться, как они опоздали на поезд или перепутали вокзалы да как у них из-под носа вещи сперли, тут их нет!
— Это уж верно.
— А ты-то что знаешь! Молчала бы уж лучше! — крикнул ей Мартен.
— Думает, будто она умней других, — добавил Пьер.
Они уже прилично выпили, наши мужчины, и усталость, смешанная с легким хмелем, все больше и больше отдаляла их от нас, женщин и детей, не способных терять голову из-за вина.
