В советские времена русские гордо заявляли, что они — самая читающая нация в мире. И для такого заявления были основания. Евтушенко в свойственной ему широковещательной манере сказал, что поэт в России больше, чем поэт. Он мог бы сказать то же про писателей. Почему так? Почему крестьяне приходили к Толстому и спрашивали его, как жить? Они ведь Толстого не читали, но были уверены, что человек, который книжки пишет, знает что-то, чего не знают все остальные.
В условиях царской и советской России так оно и было. Не имея возможности говорить о том, что у них накипело на душе, русские обращались к книгам, надеясь там найти ответы на волнующие их проблемы бытия. Писатели — конечно, хорошие — охотно шли навстречу. Часто, чтобы обойти цензуру, они прибегали к эзопову языку, иносказаниям, намёкам, остроумным параллелям. Читатель, приученный к такому способу общения, легко разгадывал все эти, цитируя А. Райкина, «рекбусы-кроксворды».
И все были, казалось, довольны: цензоры — потому что не нарушались их каноны, писатели — потому что всё-таки сумели сказать что-то, пусть даже с помощью фиги в кармане, читатель — потому что худо-бедно получал ответы на нужные вопросы. Конечно же самые важные книги цензура в печать не пропускала, но со смертью Сталина власти стали более либеральными, и лучшие книги перепечатывались на машинке и передавались из рук в руки. Как пел Галич, «„Эрика“ берёт четыре копии, и это всё, и этого достаточно». (Если кто не помнит, «Эрика» — марка хорошей импортной пишущей машинки.) Как шутили в те времена, если раньше за «самиздат» давали двадцать пять лет, теперь «только» десять…
Здесь уместно небольшое отступление. Зададимся вопросом: что такое художественная литература? Это проигрывание возможных неосуществлённых вариантов, по которым могла бы пойти, но не пошла жизнь. Что было бы, если бы, условно говоря, Аннушка из «Мастера и Маргариты» не пролила на тротуар масло? Вся история, о которой рассказал Булгаков, пошла бы по другому пути. А если бы гитлеровским генералам удалось покушение на фюрера? Каждая придуманная писателем история — это его представление о том, как должна или как не должна виться нить жизни. А такие мысли могут завести автора ох как далеко. И не всякому правителю может понравиться то, что написано и тем более напечатано. И наоборот, массовому читателю возьмёт да и понравится что-то, противоположное «генеральной линии» государства.
Так что литература — могучее оружие. Не случайно сплошь и рядом тиран, захвативший власть, первым делом разделывался не с политическими противниками, а с писателями и поэтами.
