И все же тем, кто отдал столько времени, сил и здоровья расследованию этого зловещего преступления (кстати, попутно выявившего в ходе следствия еще несколько других, считавшихся навеки «повисшими», заказных убийств) — ни «важняку» Генпрокуратуры Турецкому, ни начальнику Московского уголовного розыска Грязнову, ни заместителю Генерального прокурора России Меркулову все еще не хотелось верить, что их громадная работа пойдет прахом и будет на глазах у всех выброшена на помойку. И они угрюмо ждали, пристально следя за всеми перипетиями этого выматывающего судебного сражения.
В пятницу семнадцатого апреля Александр Борисович вернулся домой необычно рано, около семи вечера, за час с небольшим до начала программы «Вести» по каналу РТР.
Денек выдался не легче других, не легче сотен и сотен похожих дней его биографии. Настроение, как и во все предыдущие дни, было преотвратное.
Но вот он повернул ключ в замке, переступил порог — в прихожей горел мягкий свет, пахло своим, родным... пахло, своей маленькой крепостью.
А... да бог с ним со всем, что осталось там, за этой дверью! Гори оно все!.. Вот Нинкина кукла валяется у холодильника, вот сапожки ее красненькие, вон Иркина дубленка на вешалке — да много ли нужно человеку?! Что бы там ни было и как бы там ни было, а все-таки в этих стенах он чувствовал себя на острове спасения. Хотя бы ненадолго, хотя бы только до той минуты, пока, как водится, внезапный телефонный звонок не вырвет снова из этого теплого домашнего эдема.
Обрадовавшись нежданно раннему возвращению «под крышу дома своего» мужа-господина, Ирка бросилась на кухню и принялась торопливо собирать ужин, в то время как Турецкий, переоблачившись в спортивный костюм и раскинувшись на тахте, возился и валял дурака с Нинкой. А дочь визжала от восторга и прыгала на отцовском животе, как на батуте, купаясь в волнах этого редкого счастья...
И тут, конечно, как в кино, заверещал телефон, срочно призывая хозяина на провод. Вот же мучители! Так редко выдавались эти минуты тихого «буржуазного» счастья!..
«Да пропадите вы все! — вдруг подумал он. — Ну могу я хоть на один вечер вырваться из этих жерновов, размалывающих жизнь в неощутимую серую пыль? Нету меня, понимаете —Дематериализовался Турецкий! Смылся к себе на Альфу Центавру!»
Он слишком хорошо знал: подойти сейчас к телефону, снять трубку и подать голос, скорее всего, значило снова облачаться в постылый официальный костюм, снова вылезать на резкий, пронизывающий апрельский ветер, куда-то переться через весь город...
