— Там может быть подслушивающий аппарат, а я тебе хочу рассказать нечто такое, что кроме нас с тобой никто не должен знать. А дело вот в чем: с Ивановым мы чужие. Скажу тебе больше: я подозреваю у него страшную болезнь, брезгаю, боюсь даже прикоснуться к его посуде. Быть осторожным советую и тебе. И мы бы разошлись, — он и отступные дал, перевел на меня двадцать миллионов долларов в Люксембургский банк, и я уж собиралась домой, но тут подоспела поездка в Америку, и он стал уговаривать меня поехать с ним. Там, видишь ли, мой портрет напечатали в газетах и назвали «Мисс Россией», хотя я ею никогда не была. И отец его Силай Иванов очень хотел, чтобы я приехала. И вот я в Америке. Боря все время в бегах, в кутежах, днюет и ночует в самых престижных борделях, а я — у постели больного отца. Придумала ему лечение: голод и сеансы психологического программирования по методу питерского ученого Геннадия Андреевича Шичко. Изучала его заболевание, советовалась с врачами и составила текст, стимулирующий мозг на борьбу с болезнью. Ведь поступки человека, здоровье зависят от сознания, от состояния головного мозга и надо только научиться мобилизовывать его резервы.
— Откуда ты узнала этот метод?
— О нем говорили по телевидению. В стране уже много последователей Шичко, они за десять сеансов отвращают человека от пьянства. В Москве я училась у Жданова Владимира Георгиевича. Хотела муженька отрезвить, но потом махнула рукой. Пьет — и черт с ним. Не жалко. А старика пожалела. Возилась с ним как с ребенком. Речи мои его бодрили, в них я вкладывала не только горячее желание помочь, но и уверенность в излечении.
Потом потребовала каждый вечер писать дневник-исповедь, дневник-просьбу. В дневнике он не только анализировал свое состояние, но и давал задание мозгу на предстоящие сутки, а там дальше — на неделю, месяц… А перед самым сном, как молитву, зачитывал мой текст. Ох уж! Сколько я этих текстов составила! И, представь, старику стало лучше, он повеселел, а через месяц мы с ним уж ходили по городу.
Нина замолчала, будто запнулась, уперлась в стену.
— Ну, говори же! Ведь как интересно!
— Да, ему стало лучше, а меня он крепко прикрутил. Все держал за руку, смотрел преданно и без конца говорил: «Доченька моя, душенька, радость, не уходи, не оставляй меня, я вблизи тебя оживаю, а как нет тебя, — тоска набегает, страх под кожу заползает. Пойдем обедать со мной, в библиотеку спустимся, — я тебе о жизни своей расскажу». И все за руку держал, обцеловал ее всю. Ну вот… А когда мы улетели, он сник, потух, звонил каждый день, по часу говорил. А теперь вот и сюда ждет. Когда же Борис ему сказал, что разведется со мной, Иванов-старший чернее тучи стал. И будто бы так ему говорил: «Если разведешься, все миллиарды ей отпишу». Вот и притих Иванов-младший, о разводе не заговаривает.
