Сон ее был долог и безмятежен, а проснувшись, она к удовольствию и почти детской радости увидела, что в квартире никого не было. Не огорчили ее и беспорядок, царивший в столовой, облитая чаем скатерть, грязная посуда. «Недолго вам осталось резвиться, недолго», — думала Амалия, прибирая квартиру.
Позавтракав, наладила шприц, взяла пробу из всех трех бутылок, отправилась в клинику. Потом вернулась в квартиру, написала записку:
«Милый Тариэл! Мне удалось заправить машину, и я поехала на дачу. Чувствую себя неважно. Была в клинике, врачи подозревают бруцеллез. Болезнь страшная, заразная, и лечиться надо долго, до двух лет. Наверное, заразилась на даче, где обыкновенно пью сырое молоко. Буду делать дезинфекцию всех комнат. Ты, пожалуйста, хорошо мой посуду, проветривай квартиру. Сердечный привет. Амалия».
О дезинфекции приписала нарочно.
День живет Амалия на даче, два живет, — хорошо молодой женщине в лесу, на природе. Дом у нее большой, двухэтажный, в нем восемь комнат и две крытые застекленные веранды. В комнатах ковры, финская мебель, много посуды и книг. Внизу, в самой большой комнате, где стоит обеденный стол и обыкновенно принимают гостей (бывало на юбилей мужа собиралось больше ста человек), горит камин, и Амалия, накрывшись красным шерстяным пледом, лежит на диване, читает напечатанный кооператорами роман американской писательницы Маргарет Митчелл «Унесенные ветром». Работает она в клинике покойного мужа на полставки, принимает больных два раза в неделю. На этот раз она освободилась в среду и на работу поедет лишь в понедельник следующей недели. Чувствует она себя хорошо, легко, — ей даже как-то радостно от сознания того, что хоть на время она освободилась от Тариэла, нашла повод не встречаться, не исполнять многочисленных обязанностей жены, которые ей все более становились нетерпимыми. Она испытывала то светлое легкое возбуждение, которое, бывало, в детстве ощущала в играх с подружками, когда ей удавалось или ловко спрятаться, перехитрить, или сделать что-нибудь такое, что другие не умели. Ей было жалко квартиру, — наследят, испачкают, разворуют серебряные ложки, ножи, вилки, всякие безделушки, однако верила, что Тариэл такого не допустит. Он хозяин, чувствует себя таковым, — он за всем присмотрит.
«Очень важно, — думала вновь и вновь, — не выказывать к нему вражды, прикидываться круглой дурой, имитировать болезнь. Это моя роль, игра, и от того, как я с нею справлюсь, будет зависеть успех конечного дела. Надо с ним расстаться, и так, чтобы ничто ему не досталось от моего, от нажитого покойным мужем». И хотя она толком не знала, как это все у нее будет, но убеждение, что все хорошо устроится, крепло с каждым днем.
