Анюта взяла подарок и нежно обняла подругу. И они долго сидели так.
Счастлив человек, имеющий хотя бы одного друга!
К переправе через Дон подъехали ночью. Паром не ходил, в очереди стояло несколько машин, — одна из них легковая. Водители спали в кабинах. Молодой парень вышел из легковой, подошел к «форду».
— О, девчонки! Можно посмотреть вашу карету? Никогда еще не видел такой.
Обошел машину, поеживаясь от холода.
— Пустили бы меня к себе, замерз. Анна растворила заднюю дверцу:
— Залезай.
Парень нырнул на сиденье.
— О-о, тепло! А я свой мотор не гоняю, бензин берегу. Он сегодня дорогой… А вы, девочки, откуда?
— Из Петербурга, — отвечала Анна.
— Врешь! Скажи правду.
— И не вру совсем. Из Питера мы. Двое суток едем. А ты откуда? В Каслинской таких не видела.
— Но ты же питерская.
— А и не питерская. Я — Анна Воронина. Слышал, может быть?
— Анюта! Слышал, но встречаться не приходилось. Сергея, брата твоего, знаю. Иловлинский я, Петр Чистяков.
— А я тебя видела. В агропроме начальника возил.
— Точно! Вот история: ты меня знаешь, а я тебя нет.
— Парень-то ты вон какой заметный. Таких за версту видно.
Они громко и долго смеялись. А насмеявшись, Анна сказала:
— Ладно, ребята. Давайте спать.
И прислонилась к дверце, закрыла глаза. Парень и вовсе разлегся на сиденье. А Нина подумала: «Тут, на Дону, другие нравы. И люди другие». И тоже отклонилась к дверце, и задремала. Скоро они уже спали сном младенцев. И тогда только проснулись, когда на переправе послышались голоса, возникло движение.
Петр помогал Анне въехать на паром, бежал возле машины, командовал, куда и как рулить, где прибавить газ, где убавить.
Девушка впервые переезжала переправу, — убедилась, что дело это не такое легкое. Поблагодарила Петра, а узнав, что к обеду он вернется в районный центр, попросила заехать в милицию, разыскать там Сергея.
— У дяди Жени есть телефон.
— Есть, но до Сергея не всегда удается дозвониться.
Проезжали мимо церкви. Анна остановилась и предложила Нине зайти с ней внутрь. Их встретил сторож, — ветхий старичок в казацкой фуражке царских времен, — Григорий Федорович. Завидев Анну, поклонился ей низко, почти до земли.
— Здравствуй, доченька, Аннушка, дай тебе, Господи, счастья, жениха хорошего, и деток здоровеньких, и всяческих благ, и долгой-долгой жизни.
— К чему речь такая, дедушка Григорий?
— От мира всего тебе кланяюсь, от казаков-станичников за хлопоты твои и заботы. Церквушку-то, люди говорят, на твои денежки ставим. Посмотри-ка, что тут за два месяца мастера понаделали. Уж и окна застеклили, и пол настелили, а Олег, всему голова, и по ночам трудится: иконостас, простенки, окаем по купольному основанию — все своими руками расписывает. И все, говорит, за твои денежки, Аннушка. Да вы сюда проходите, к амвону, — вон там, в стружках и спит Олег Филиппович.
