Мабиль закрыла книгу и поспешила на кухню. Удивленной Аделине она объяснила, что вечерняя жара так ее утомила, что ей пришлось выйти на улицу, чтобы освежиться.
– Они закончили третью перемену, – слабо запротестовала девочка-подросток. – Я не знала, что делать.
– Положить десерт на тонкий ломоть[43] и налить медовуху в графин, чтобы она немного пропиталась воздухом, дура! Не забудь, мадам Аньес требует, чтобы ломоть подавали каждому. Мы не нищие… Как я устала повторять одно и то же! – шипела Мабиль.
Аделина опустила голову. Она настолько привыкла к тому, что Мабиль вечно ругала ее, что едва обращала на нее внимание.
В большом зале беседа шла своим чередом. Мабиль прикинула на глазок расстояние, отделявшее ее госпожу от каноника, спрашивая себя, не приблизились ли они друг к другу. Аньес казалась непринужденной. А ведь во время визита сводного брата чувствовалось, что она была напряжена. Служанка прислушалась в надежде различить слова, компрометирующие Аньес, однако беседа не имела ни малейшего отношения к ее хозяину.
– Я совершенно не понимаю, как кастрация может излечить от проказы, грыжи и подагры, – говорила Аньес. – Это абсолютно разные недуги. А ведь известно, что несчастным прокаженным, которые подверглись кастрации в лепрозории Шартаня, около Мортаня, лучше не стало.
– Я не знаток медицинской науки, мадам, но полагаю, что при этих патологиях задействованы одинаковые жидкости.
Брат Бернар всегда пребывал в хорошем настроении, что еще сильнее влекло его к приятным вещам. Он мгновенно забыл о подагриках и прокаженных, чтобы опять восхититься перепелами, которых только что отведал.
Мабиль вернулась на кухню. С недавнего времени она пыталась разгадать одну загадку. Почему в книге не было указано родовое имя Сивиллы, бывшей горничной госпожи? Разве ее похоронили не по христианскому обычаю? Могила Сивиллы, над которой возвышался крест, находилась на участке земли, отведенном для захоронения слуг и примыкавшем к кладбищу, где хоронили сеньоров, их жен и потомков. Некоторые Суарси были погребены под плитами часовни, но из-за нехватки места, пришлось выделить три ара земли на расстоянии в добрую сотню туазов от часовни.
Несмотря на свою неприязнь к Аньес, Мабиль признавала, что сеньоры Суарси всегда воздавали должное праху своих слуг, в отличие от других, кто сваливал покойников в общинный оссуарий, если никто из родственников не хотел забрать труп. Впрочем, Эд де Ларне не проявлял нежных чувств к своим челядинцам. Мабиль раздраженно покачала головой. Какое ей дело до благодушия дамы де Суарси! Это не ее забота. Мабиль волновало другое: была ли освящена земля, которая приняла тело матери Клемана? Надо это выяснить. То, что Сивилла родила, не будучи замужем, не вызывало у Мабиль удивления. Такое часто случалось с девушками-служанками. Они оказывались беременными нежеланным плодом, и выбору них был невелик: либо аборт, часто заканчивавшийся смертью матери, либо тайное донашивание беременности, если, конечно, хозяин был справедливым человеком. Но как случилось, что в книге Клеман значился только под именем? Кто были его крестные отец и мать, без которых невозможно таинство крещения? Их имена и фамилии должны быть записаны в книге после фамилии ребенка. Такая церемония крещения казалась ей слишком таинственной, чтобы быть католической.
