Однажды ради праздного любопытства, а также для утверждения собственной точки зрения на подобные вещи, перелистал Георгий Георгиевич несколько энциклопедических словарей и пару громоздких томов Большой Советской Энциклопедии — и что же? Ну конечно, не нашлось места в памяти народной ни Сергею Ивановичу Щукину, ни Дмитрию с Иваном Морозовым. Правда, отыскались-таки несколько однофамильцев — один среди Морозовых оказался Павликом, а второй, и даже Иван, — первым секретарем обкома партии на земле коми! Не желал бы себе такой судьби-нушки Георгий Георгиевич Константиниди. У него, считал он, иная перспектива.
Уж на совсем, как говорится, крайний случай он мог бы, подобно Филиппу Леману, завещать свою коллекцию тому же Метрополитен-музею. И как у известнейшего американского банкира, глядишь, — чем черт не шутит! — экспонировалась бы в отдельном павильоне коллекция и Георгия Константиниди, собранная из полотен французских импрессионистов и русского авангарда начала века. Она ведь того достойна!
Но со страстью коллекционера в его душе вечный спор вела другая страсть — коммерсанта. Видимо, имеющая истоки в далеких предках, некогда избороздивших в поисках торговой удачи все Средиземное море.
Святое отношение к искусству не мешало ему понимать истинную материальную ценность живописных и графических произведений. Он с наслаждением приобретал то, что ему представлялось необходимым для себя, но с не меньшим удовольствием старик и продавал их тем, кто, подобно ему, всерьез относился к делу. Именно к делу, безо всяких телячьих нежностей. И тоже немало преуспел в этом.
Вот и в своей дочери стремился он развить подобные чувства. Но сластолюбивая, похотливая кобыла Ларка, прости Господи, всю свою сорокапятилетнюю жизнь, кажется, только и была озабочена лишь одним — удовлетворением собственной плоти. В кого такая уродилась? Не мог понять Георгий Георгиевич, ибо и сам он, и его супруга ничем подобным не отличались и прожили нормальной супружеской жизнью почти полвека… И он решил предоставить дочери жизнь иную, с совершенно другими возможностями, полагая, что тогда у нее могут наконец возникнуть и другие потребности. И практически все уже было к тому готово, но возникли эти идиотские осложнения.
Не за жизнь дочери боялся Константиниди, с ее-то бойцовскими качествами похитители-насильники сами быстро превратятся в импотентов. Да и вряд ли от них будет исходить инициатива. В другом была неприятность: драгоценное время уходило, а его не купить ни за какие деньги.
