И об этом толковали они, заезжая по случаю друг к другу, чаще Константин Викторович к нему на хутор, с ночевьем, до полночи в беседе под шелковицей засиживались. "А всё мы это, - говорил, думал он вслух, - мы интеллигенция... Роль козла на бойне отыграли, а теперь и нас к ножу. Второй раз на веку на свой же агитпроп нарываемся... напарываемся, да, - как нас еще учить? Необучаемы в принципе, сдается; но почему не вымираем тогда с должной скоростью, почему не вымерзает и не выжигается глупость наша, дурь?! Загадка для дарвинизма... Похоже, мы - дурь народа, его заскок, и в этом качестве самовоспроизводимся, раньше народа сгинуть никак не можем... а жаль, ей-богу, жаль. Грязи бы поменьше было, крови". "Ну, куда мы без вас", - сказал ему тогда, усмешку скрывая, Василий; но Гречанинов и в темноте угадал ее, засмеялся, хлопнул его по плечу: "Ох, Василий Темный!.. Так он шутя называл его непонятно иной раз - не обидно, нет, но и непонятно. - Да, без дури-то своей - куда?! А серьезно если - гнием заживо, всей-то Россией, вони понапустили на весь белый свет - не продохнуть... Еще бы понять: целиком и бесповоротно протухли - или это раны только выгнивают, ненужное все и непотребное, всякая дрянь наша отжившая, негодная к жизни... выгнивают раны, да, и тем очищаются, а под ними, глядишь, кожица молодая с иммунитетом, которую никакая гниль нынешняя не возьмет. Вот вопрос-то. Если так - черт-то с ним гниет, не остановишь все равно, да и дряни в нас поднакопилось выше всякого... А если нет?! - Он явно зациклен был на том и перед Василием не скрывал этого, мял и без того мятое в раздумьях над жизнью лицо. - Вот вопрос. И сколько доброго в отход, в социальный мусор уходит это ж не счесть, история в такие времена, знаешь, особенно жестока, генофонд наш остатний как грушу трясет... Выживем, нет? Понятно, что дело времени это - а вот времени у нас и нет..."
Ну почему ж нету, подумалось тогда ему; есть у всякого оно, пока живой, всему вроде дадено, не отказано до срока, а вот как распорядиться им... Это еще уметь надо. Но ничего не сказал, не возразил ему, потому что и сам-то не умел, все больше ощупкой, в прикидку, а то и вовсе на авось. Оттого, может, и бьют нас, что застреваем в нем, во времени, выпутаться не поспеваем... или уж иное оно совсем у нас время, чем у других? В Шишае вот - много сдвинулось за десяток лет таких, переменилось? Разве что к худому, вспять.
Когда из тамбовской вылазки вернулись - все перерыли, перепроверили всех, кто знал или мог знать; но это уже скорее от бессилья было и вряд ли что дало бы: если кто и сдал, то наверняка замести сумел следы. Могло статься, что еще кому-то сказал Константин о поездке своей, но опять же своему, осторожности с конспирацией всякой сам обучал, в опаске постоянной держал: столько лет, мол, раззявами прожили - все, хватит! Ничего на веру не брать, все проверять, думать, язык и вовсе на цепке держать, даже и малость какую о деле нашем без нужды на слух не выносить... что, не научило еще?!
