— Ну, расскажи биографию.
Саша готовился к сегодняшнему собранию. Он не мог предугадать многих вопросов, но этот вопрос был неизбежен. И сколько ни обдумывал Саша ответ, как ни перебирал свое прошлое, он так и не вспомнил событий и фактов из своей личной жизни, которые могли бы составить его биографию.
Он мог бы рассказать не о себе, об отце. Отец погиб на фронте. Его посмертно наградили орденом.
Но Саша ничего не успел рассказать.
Раскрылась дверь, вошел директор.
— Как раз обсуждаете Емельянова?
— А что, Геннадий Павлович? — вставая, удивленно спросил Богатов.
— Емельянова срочно требует мать. Отпустить можете или нет?
Богатов в нерешительности посмотрел на Сашу.
— Собственно говоря, о нем ясно все. Емельянов, биографию расскажешь на общем собрании.
— Поторопись, — распорядился директор.
Саша вышел из комнаты и помчался вниз по лестнице.
Мама ждала в вестибюле. Она держала наготове его шубу и шапку.
— Скорей!
У подъезда стояла машина. Саша был взбудоражен, взволнован собранием, в нем еще не остыло возбуждение, но все же, садясь рядом с мамой, он оглянулся по сторонам — не видит ли кто из товарищей, как важно они сейчас покатят на автомашине «Победа».
Ребят на улице не было, и только Юлька с заиндевевшими на морозе волосами стояла у школьной решетки. Саша знал, что Юлька будет хоть до ночи дожидаться Кости Гладкова здесь, у решетки, даже если ей грозит опасность превратиться в ледяную сосульку.
— Юлька! Все в порядке! — крикнул Саша, помахав ей рукой.
Едва ли она услыхала.
Машина переулками вышла на шоссе и понеслась, набрав полную скорость. Вот уже по краям дороги замелькали темные ели с белыми сугробиками снега на широких лапах-ветвях.
— Все в порядке? — ласково переспросила мама.
На ней была надета ее дорожная шапка-шлемик, надвинутая почти до самых бровей, кожаное пальто, туго перехваченное поясом. Саше нравилось, когда мама надевала кожаное пальто и свой шлемик, — в этом костюме ее можно принять за путешественницу или даже за летчицу. Никто и не подумает, что она просто врач.
Как легко и спокойно у Саши на сердце! Как будто нечаянно, он притронулся щекой к маминому плечу и стал торопливо, бессвязно рассказывать о сегодняшнем пестром, тревожном и радостном дне. Мама слушала молча, лишь повторила несколько раз:
— Хорошо! Хорошо!
Машина ехала теперь высоким сосновым бором. Солнце косыми лучами освещало сосны. На их прямых стволах лежал красноватый, неспокойный оттенок, точно зарево дальнего пожара.
