III. ЧЕРНОГОЛОВКИН И БЕЛОЗЕМКИН
Хотя Нублик дружил со всеми пожарными, двух из них он любил больше других. Это были Черноголовкин и Белоземкин.
Когда Черноголовкин и Белоземкин после суток дежурства переодевались в штатское, Нублик провожал их до ворот. А когда приятели исчезали за воротами, Нублик залезал на капот стоявшей на ремонте машины, затем на крышу кабины и смотрел вслед друзьям до тех пор, пока они не скрывались из виду.
Нублик знал точно, когда вернутся Черноголовкин и Белоземкин. В первый день он даже близко не подходил к воротам. И во второй день тоже. Но к утру третьего дня Нублик уже заранее занимал место на крыше автомашины. Обычно Нублик узнавал Черноголовкина или Белоземкина уже издалека. И тут уж он не мог усидеть на месте.
Приветственный танец Нублика был своего рода зрелищем. Танец начинался с высоких прыжков в воздух и сопровождался радостным визгом. Нублик прилагал героические усилия, чтобы лизнуть в лицо своим розовым языком вновь обретенного друга. И когда ему это не удавалось, он валился на спину, расслаблял все свои четыре лапы и вертел головой, словно вьюн, в ожидании, когда его потреплют по животу.
Когда Белоземкин оказывался свидетелем пляски Нублика вокруг Черноголовкина, его лицо недовольно вытягивалось. А когда Черноголовкин видел, как Нублик приветствует Белоземкина, у него кривился рот. Потому что, хотя Нублик и любил Белоземкина и Черноголовкина одинаково, каждый из них всей душой желал, чтобы собачка, которая была наполовину таксой, а наполовину гончей, приветствовала своим танцем только его одного.
Черноголовкин и Белоземкин очень любили и ценили друг друга, тем не менее они никогда этого не показывали. Наоборот, нередко они старались подшутить друг над другом.
Когда Черноголовкин бывал в шутливом настроении, он начинал коверкать фамилию Белоземкина.
— Белошапкин! — кричал Черноголовкин. — Где ты?
— Белокепкин! Что ты делаешь?
Вначале Черноголовкин прибавлял к первой части фамилии Белоземкина все, что ему приходило в голову, но вскоре он перешел к определенной системе.
— Белоёлкин! — звал его Черноголовкин. — Белокочкин! Белоречкин! — И это означало, что в тот день команда выезжала на учения за город.
— Белокраскин! Белосинькин! — слышалось на другое утро. Оказывается, пожарникам предстояло заняться мелким ремонтом.
А когда раздавалось: — Белокружкин! Белоложкин! — то все понимали, что сегодня Белоземкин дежурит на кухне.
На первый взгляд казалось, что Белоземкина не особенно задевают насмешки Черноголовкина, но на самом деле это было не так. На самом деле Белоземкин все-таки сердился, но не на Черноголовкина, а на самого себя. Он сердился, что он в самом же начале их знакомства не стал звать Черноголовкина Чернобородкиным или Чернобрюшкиным. Потому что теперь ему не позволяла этого сделать гордость.
