Он подошел к книжному шкафу и снял с полки книгу. Медленно, задумчиво отвернул обложку в ледериновом переплете. На него, как живой, взглянул учитель в белой соломенной шляпе — седой, упрямый старик. Петр Петрович долго смотрел на портрет, покачивая головой, затем стал читать надпись на первой, титульной странице, сделанную упругим, энергичным почерком.:
П. П. Калачникову.
Не ради детских забав переделываем мы природу. Свершаем это во имя Человека, чтобы Человек жил дольше и лучше.
И. Мичурин.
«Чтобы человек жил дольше и лучше! — про себя повторил Петр Петрович. — Вот для чего и должен перестать жить Адольф Кох!»
1
Кузнечное дело, к удивлению Алексея Осиповича, оказалось сложнее, чем он предполагал. «Отвык, — подумал Шубин, — придется начинать все сначала». И он терпеливо осваивал забытую профессию, стараясь делать все — от элементарного и легкого до сложного и трудного. Он сам ходил в поле и ловил лошадей, ведя их на поводу до кузницы, рашпилем поправлял поврежденные копыта и всякий раз долго примеривался, куда лучше всего поставить подкову. Постепенно он освоился с кузнечным делом и пришел к выводу, что вспоминать забытое все же легче, чем начинать с азов.
А дома, в комнатушке, снятой за шестьдесят рублей в месяц у пожилой вдовы, иной курс наук…
— Приобретай важность и надменность, — назидательно говорил Тане Шубин, — надо тебе понять, кто ты есть: дочь кулака, обижена на Советскую власть, на всех смотришь с озлоблением, всех считаешь своими лютыми врагами.
— Лютые враги для нас сейчас фашисты, Алексей Осипович! — Таня качает головой и улыбается.
Шубин безнадежно машет рукой:
— Грубее ты должна быть. И слово погрубее, и взгляд злей.
— Лучше скажите, что такое любовь? Вы влюблялись, Алексей Осипович?
Таня сидит у окна и смотрит на улицу. Часто она задумывается вот так же, как и сегодня. Давно понял Шубин, чем озабочена его нареченная дочка. А как ей помочь? Несколько лет назад ему довелось проводить беседу о любви и дружбе. Думал, проще и темы нет. Но девчонки забросали его такими вопросами, на которые он и ответить не мог.
— Любовь, Танюша, такая, знаешь, штука, — начинает Шубин, — и самая простая, и самая трудная. На все, кажется, ради нее готов. Помню, влюбился — знаешь, о каких глупостях думал? Вот бы моя Наташка тонуть в реке начала! В каком-то страшном водовороте… Люди стоят на берегу и боятся прыгнуть. А я со всего размаху — прыг, и ее, миленькую, почти утонувшую, на берег. И она убеждается, что лучшего друга у нее нет в целом свете. Или она спит, а дом горит, крыша вот-вот обвалится. А я бью стекло, залезаю в дом и выношу ее. Вот какими мыслями была занята мальчишеская голова!
