Хельман говорил спокойно, с внутренним убеждением; он, вероятно, сам верил в это.
А Петр Петрович не верил, и, хотя у него не было никаких доводов, которые могли бы опровергнуть утверждения Хельмана, он верил своему сердцу: Москва никогда не будет сдана.
Далеко сейчас Москва. И дело не только в километрах: огненная, смертельная полоса отделяла Шелонск от столицы.
Вот Гучки рядом, и то Петр Петрович не знает, что там происходит.
Какова судьба этой деревни? Где сейчас смуглый, похожий на цыгана, паренек? Кто одержал победу? Вчера, шестого ноября, направилась карательная экспедиция в сторону Гучков. И — ни слуху ни духу. В город Петр Петрович не выходил: как бы не разминуться со связным Огнева, он должен появиться сегодня или завтра.
Когда человек живет на людях, ему легче: можно поделиться думами, рассказать или выслушать шутку и анекдот, спеть песню. На людях и смерть красна! А Петр Петрович был один, и те люди, которые окружали его, были его врагами — их смеха он не переносил, как не мог спокойно смотреть и на их улыбающиеся физиономии.
Долго стоял Петр Петрович у окна, наблюдая, как порывистый ноябрьский ветер крутит поземку на притихшей городской улице. Вдруг Калачников резко обернулся и направился к шкафу, над которым висел семейный портрет. Он снял его, перевернул на другую сторону и поставил на комод в углу. Свет от керосиновой лампы осветил знакомые контуры древней стены с высокими, точно ажурными, башнями, увенчанными рубином звезд. После прихода фашистов в Шелонск Петр Петрович, сжигая политическую литературу, заметил в журнале этот снимок Кремля. Рука повисла в воздухе и не дотянулась до печки. Тогда он и наклеил фото с другой стороны семейного портрета: разве придет кому в голову, что это сделано нарочно?
Он придвинул снимок поближе, стряхнул с него пыль.
— Эх, Москва, Москва! — тихо прошептал он; на глазах старика заблестели слезы.
Петр Петрович снова перевернул портрет. Он медленно ходил по комнате, думая не о том, что есть, а о том, что будет: о земле — светлой и красивой, о кремлевских садах и скверах, в которых когда-нибудь найдется местечко для нового деревца, созданного селекционером Калачниковым.
2
Еще не рассвело, а в дверь раздался настойчивый стук. Калачников торопливо поднялся с кровати, набросил на плечи старенький, полинялый халат и пошел открывать. В комнату вошел невысокий человек с зеленой повязкой на левой руке. Он щурил глаза и улыбался.
— Здравствуйте, цветы есть? — спросил он.
