Обычно проходило три четверти часа, пока они не начинали действовать. Все это время он был очень беспокоен, ходил взад и вперед по комнате, а того, что ему говорили, не слышал. Постепенно он начинал ходить медленнее, наконец ему приходилось ложиться, и он засыпал, так и не сказав ни слова.
Я смог достучаться до него, когда понял, что ключом к нему являются его движения.
На третий день я начал ходить рядом с ним вдоль кровати и мимо двери, вдоль второй кровати, мимо раковины, мимо окна, мимо шкафа и снова по кругу, я все ходил и ходил, даже после того, как он попытался избавиться от меня,- и хотя он смотрел мимо меня, как та лиса. В какое-то мгновение, незадолго до того, как он свалился, я достучался до него. К этому времени я вобрал в себя его беспокойство, и он привык ко мне, а лекарство притупило нервное возбуждение.
Во всем этом не было ничего личного с моей стороны – я ничего не был ему должен. Но его отдали на мое попечение: никто ничего прямо не сказал, но его как-то соединили со мной. Если он выдержит все это и сможет остаться в школе – хотя бы какое-то время,- это будет нам обоим на пользу.
Перед шестой ночью, за несколько минут до того как заснуть, он показал мне рисунок. Он хранил его сложенным на животе, я уже давно его заметил, но не стал задавать никаких вопросов. Теперь он сам показал мне его.
Он вытащил его и развернул, это был рисунок на большом листе белой бумаги, из тех, что не разрешается выносить из художественного класса.
Рисунок был сделан карандашом, это было даже несколько рисунков со связанным сюжетом: два маленьких человечка перемещались с картинки на картинку, словно в комиксах,- они представляли собой цепь насилия.
На рисунках было изображено, как застрелили нескольких человек, в том числе мужчину и женщину, в какой-то комнате, может быть, это была гостиная, может быть, класс.
Конечно же, на это было тяжело смотреть, но нарисованное им, каким бы это невероятным ни казалось, было лучше действительности – значит, не во всем он был безнадежен.
Он хотел снова начать ходить по комнате, но таблетки уже начинали действовать на него.
– Мне не дали ни одной звездочки, – сказал он.
Эти звездочки из золотой бумаги Карин Эре наклеивала на рисунки, оценивая их качество. Некоторые ученики не получали ни одной звездочки. Многие получали одну, кое-кто – две. Лишь единицы добивались трех звездочек. Если ты получал три звездочки три раза, то кроме почета тебе полагался мешочек из коричневой бумаги с фруктами. За те два года, что действовала эта система, только Райнер Грастен, который позднее стал известным кинорежиссером, заработал фрукты, да и то только один раз.
