"...Был усыновлен".
Катя не верила своим глазам. Усыновлен в четырнадцатилетнем возрасте! Кем?! Она с досады швырнула бумаги, и они кружась слетели на пол. Катя взяла телефонный справочник, но поняла, что ей надо искать информацию в другом месте.
- Да, я хорошо его помню. Он был каким-то странным, жестоким. Я только что пришла сюда работать. Это было больше тридцати лет назад. Мне было тогда... да, двадцать три года. Я была рыжей, худенькой.
Катя смотрела в ярко-синие глаза Раисы Олеговны. "Рыжая, худенькая..." - Он меня сразу невзлюбил. Дразнился, старался сделать какую-нибудь гадость.
- Какую, например? - Они шли по асфаль-тированной дорожке, окаймленной аккуратным бордюром.
- Вы думаете, я помню? - пожилая женщина мягко улыбнулась Кате. - Я научилась забывать плохое, разве можно иначе, работая здесь, с детьми. У каждого своя боль, страдание. Я помню только странную записку, она меня сильно напугала. А однажды даже... - женщина покачала головой, - не знаю, рассказывать вам или нет. Я спала, и мне показалось, возможно, только показалось, я будто сквозь сон почувствовала чьи-то руки на своей шее. Может быть, я просто была взволнована, находилась под впечатлением этой записки.
- А что в ней было? - Кате хотелось услышать ее содержание от той, кому она предназначалась.
- Что-то жуткое. Он писал, что ему хотелось бы ласкать мою шею, видеть, как из нее брызнет кровь. Но теперь я понимаю, что к детским фантазиям нельзя относиться серьезно.
"Это была не только фантазия, - подумала Ка-тя. - Характерно, что в копии выписки ни слова не сказано о крови, которая должна была брызнуть из шеи, - видимо, персонал детского дома счел эту фразу слишком дикой, вызывающей".
- А что еще вы можете сказать о нем?
- Почему-то он очень хотел стать актером. Он находился под сильным впечатлением от чьей-то игры. Впрочем, по-моему, его мать была актрисой. Всего уже и не упомнишь, - извиняющимся голосом добавила женщина, - сколько лет прошло.
- У вас потрясающая память, - искренне сказала Катя, - это просто удивительно - помнить такие детали спустя тридцать лет...
- Я пропускаю каждого ребенка через себя, они уходят, а я остаюсь, я помню их, иногда даже мысленно разговариваю с ними. И они меня не забывают, иногда приезжают, присылают подарки и открытки. Так вот, он все время пытался кому-то подражать, наверное, матери. Разыгрывал перед нами отрывки из пьес. Мы, правда, плохо понимали его. Он так старался, а у него ничего не получалось. Он старался, но... это выходило неуклюже, неловко. Мы переглядывались и прятали улыбки, а он сердился, приходил в ярость. Знаете, у детей такое часто бывает - склонность к игре, мистификациям... С годами это проходит.
