– Любишь ты, Лев, образованных людей в неудобное положение ставить и компроментировать. А сам самоуправством занимаешься. Может, все – таки, зря самолично Шмыгле скощение сделал и с нами не посоветовался – недовольно и кровожадно прошипел Горбачев – мало того, что Шмыгла прошушарился, так он еще есть интригант гнусный. И заслуживает наказания. Хотел, было, прикуп на Плешивого сбагрить. А тут еще и кот, как в воду канул. Недоразумение.
– Тебе, Михал Сергеич, не угодишь Ты же сам кота обозвал прохиндеем. Вот он и не захотел с тобой общаться – упрекнул Горбачева Левша.
– А я был не прав в своих суждениях, – ловко вывернулся Горбачев, – видимо, кот действительно с образованием. Хорошо, что он не сплоховал и внес ясность в энтом вопросе. Ведь мы могли Плешь-Папье руку сломать безневинно. А то и чего похуже. Хорошо, что гонца в блаткомитет не успели послать. Может, стоило со Шмыглы спросить по всей строгости и отвинтить ему клешню по локоть? Что бы другим неповадно было.
– Не судите и не судимы будете. Прощайте, и вам простится, так сказано в Писании, – впервые за все время уверенно произнес Плешивый Губернатор.
Он, с видом победителя, снисходительно и миролюбиво потрепал своего защитника по горбу, расправил плечи и добавил:
– А кот мог превратиться в ворона и улететь.
Это было что-то новое, и Левша посмотрел на него другими глазами. "А педофил не такой уже и простой, как кажется",- подумал он.
Левша положил на тумбочку две пачки чая, сыпанул горсть мятных "Барбарисок" и кивнул Губернатору.
– Я смотаюсь по делам, а ты завари две трёхлитровки и угости эту ботву. Когда все улягутся, у меня к тебе будет серьёзный разговор.
В далекие сталинские времена зеки свободно могли передвигаться по лагерю и заходить в любой барак. В семидесятые, по режимным соображениям, территорию зоны разделили на локальные сектора и установили ограждения. А у каждого зека на груди появилась бирка, привязывающая его к определенному сектору, покидать который имели право только бригадиры и активисты.
Левша достал из каптерки свою старую телогрейку с биркой 7-го отряда, белой краской исправил несколько букв на фамилии, перед семеркой дорисовал единицу, а на рукаве сделал надпись "Бригадир". По меркам свободы такие действия можно было квалифицировать как подделку паспорта и служебного удостоверения. Теперь, нарядившись в эту телогрейку, он приобретал право беспрепятственно пересекать локальные сектора и мог добраться до 17-го барака.
