Берта была в кладовой и что-то чистила. После краткого объяснения, которое оказало на нее такое же действие, как и на Элоизу, я хотела поручить ей Филиппа, но мальчик уцепился за меня с таким видом, что я решила, что он заплачет, если я уйду, и осталась с ним. Мадам де Вальми, конечно, уже известила своего супруга, который должен бы привести в действие необходимый механизм, дабы обнаружить злоумышленника. Меня в первую очередь беспокоил Филипп.
Я оставалась с ним и рассказывала ему разные истории, чтобы хоть немного развеселить и отвлечь от случившегося до тех пор, пока он, чистенький и свежий после горячей ванны, расположился в надежном убежище, на ковре перед камином в детской, которая по моему настоянию называлась теперь комнатой для занятий. Мальчик не возражал, когда пришла Берта со своей штопкой, чтобы посидеть с ним, пока я схожу к мсье де Вальми.
Леон де Вальми был один в библиотеке. Раньше мне никогда не приходилось здесь бывать. Она представляла собой помещение с высоким потолком и двумя большими окнами, но в ней было немного душно и темно от книжных шкафов, закрывавших стены от пола до самого верха. Над камином, на темной панели, выделялся ярким пятном портрет мужчины — сначала я приняла его за Рауля де Вальми, — великолепно выглядевшего в костюме для верховой езды. В одной руке он сжимал хлыст, другой держал за повод серую арабскую лошадь с большими ласковыми глазами.
«Странно, почему портрет Рауля висит в кабинете его отца?» В камине горели толстые поленья, рядом стояло единственное кресло. Книг было несколько десятков тысяч, не меньше. В комнате почти не было мебели — только большой письменный стол у окна. Причина этому стала мне понятна, когда я увидела, как кресло Леона де Вальми заскользило от стола, где он изучал какие-то бумаги, и, плавно повернувшись, остановилось рядом с креслом у камина.
— Подите сюда и сядьте, мисс Мартин!
Я повиновалась. Первый порыв гнева давно прошел, но нервное возбуждение еще не спало, в горле пересохло, и я не знала, с чего начать.
Нет, сегодня в нем не было ничего, что могло внушить подобную робость. Мсье Леон повернулся ко мне; вид у него был приветливый, голос звучал дружелюбно. И тут меня потрясла внезапная догадка: я осознала, что портрет над камином изображал не Рауля, а его отца, самого Леона де Вальми.
Он, должно быть, перехватил мой невольный взгляд, потому что тоже посмотрел на портрет. Минуту он сидел молча, хмуро глядя на картину, потом перевел глаза на меня и улыбнулся:
